«Недооценённое наследие»: Валерий Щербатых о восстановлении и окупаемости памятников архитектуры в регионе

Калининградская область — один из самых активных регионов в вопросах сохранения культурного наследия. Памятники архитектуры всё чаще привлекают предпринимателей и становятся объектами инвестирования. В старинных зданиях и сооружениях открываются гостиницы, заведения общепита, культурные пространства.

О том, как восстанавливаются, приспосабливаются и окупаются объекты культурного наследия, корреспондент Калининград.Ru побеседовал с главой компании «СтройМонтажСервис» Валерием Щербатых. Совместно с архитектором Артуром Сарницем они арендуют и развивают замок Бальга, форты «Дёнхофф» и «Штайн», а также занимаются проектными и строительными работами на многих знаковых памятниках региона.

— Как вы можете охарактеризовать ситуацию с объектами культурного наследия в Калининградской области? Достаточно ли уделяют внимание их сохранению и какие изменения вы заметили в последние годы?

— Калининградская область сама по себе памятник. То наследие, которое мы получили по итогам войны, наверное, до конца недооценили и оцениваем только сейчас. Многие памятники скрывались от нас долгие годы и до сих пор скрываются. Некоторые были уничтожены по причине разных событий. Но всё, что мы недодали на протяжении советского периода, восполняем сейчас. Думаю, на сегодняшний день Калининград является лидером во всей стране с точки зрения подхода к сохранению объектов культурного наследия.

Сейчас у нас появилось много людей из Москвы, из культурного сообщества, которые покупают здесь жильё и обосновываются. И вместе с нами, местными жителями, начинают воссоздавать памятники и заниматься наукой. Потому что если мы говорим об объектах культурного наследия, то это в большей степени наука, чем практика.

— Насколько сложно вообще заниматься работами по сохранению памятников?

— Каждая компания, которая занимается сохранением ОКН, должна иметь лицензию министерства культуры и в дальнейшем подтвердить квалификацию своими работами, документацией и отчётами о реализации проектов. Это не просто что-то наляпали-натяпали, это отчётная документация в виде актов о вводе объектов культурного наследия в эксплуатацию. Если она у тебя есть, с тобой можно разговаривать. Если такого акта нет, то вся твоя работа — так, суета. Сейчас компаний с лицензиями порядка 35–40, а ещё четыре года назад их было около десяти.

Работники также должны иметь квалификацию, сертификаты, дипломы, профильное образование. Например, есть такая непростая специальность — архитектор-реставратор. Просто архитекторов в Калининградской области пруд пруди, а архитекторов-реставраторов — единицы, их по пальцам можно пересчитать.

Если говорить о практике, то также возникает вопрос строгих регламентов, которые должна соблюдать проектная или строительная организация в соответствии с 73-м ФЗ («Об объектах культурного наследия народов РФ», — прим. Калининград.Ru). Ну и самое главное, чем отличается обычная стройка от восстановления памятников, — научная работа. Специализированные организации с лицензиями проводят комплексные научные исследования — анализ исторических данных, периодов, когда здание ремонтировалось, реконструировалось или перестраивалось. Просто человек с улицы этим заниматься не сможет, ему не хватит компетенции.

— До введения санкций при восстановлении объектов культурного наследия активно использовали материалы из-за границы. Например, черепицу «балтийская волна» везли из Польши или Германии. Сейчас чувствуется нехватка материалов? И как решается проблема?

— Мне кажется, ввод всех ограничений в большей степени отразился на Калининградской области, чем на остальной России. Калининградская область взяла на себя основной удар и сдерживает его с усердием, не показывая всю сложность ситуации. Многие могут сказать, что ничего не происходит, но санкции работают, глупо отрицать. Мы видим это в виде товаров, которые приходят сюда раза в полтора дороже, чем в остальную Россию, в виде ограничений на перемещение автомобилей, в виде виз, которые нам не дают.

Но если говорить о рынке строительных материалов, то он существует даже с этими преградами. Мы всё равно завозим в Калининградскую область ту же немецкую черепицу. Да, стало дороже, но это возможно. Я не буду давать анализ, по каким каналам и как, но всё поступает официально, через таможню, и попадает на строительные площадки.

Нехватка чувствуется с реставрационными материалами. В своё время мы потеряли рынок, потому что нас обеспечивали западные партнёры и качество их продукции нас устраивало. Сейчас из-за санкций в Россию запрещается ввозить огромное количество товаров.

Тем не менее мы не стоим на месте и приспосабливаемся. Российская промышленность в части реставрации сделала большой прыжок. Мы смогли найти и заменить часть товаров на российские. Есть пять лидеров рынка, и они хоть с трудом, но закрывают потребности. Санкции подстегнули наши компании выпускать больше продукции. И если ситуация будет усугубляться, нам предстоит заниматься наукой ещё и в части реставрационных материалов. Потому что сейчас нам не хватает знаний в производстве полимеров. Всё это впереди.

— А исторические материалы вы применяете в работе? И какой запас ещё остался в Калининградской области?

— Конечно, применяем. Но этот запас практически исчерпан, его хватит лет на пять–десять, не более. Кирпич, брусчатка исчезают с рынка: их всё меньше и меньше, а цена всё выше и выше.

Мы уже пытались провести несколько экспериментов, чтобы решить проблему. Работали с нашими предприятиями «Пятый элемент» и «Балткерамика». Я считаю, в Калининградской области нужно ещё несколько заводов, которые могли бы выпускать какие-то штучные вещи. Сейчас ведь никто и архитектурных деталей из глины не производит, естественно, нет никакого индивидуального изготовления. Но я думаю, совсем скоро оно придёт. Если никакие события не помешают, у нас начнёт выпускаться собственная продукция в ручном стиле. Как делали в старые времена, когда формы набивали вручную.

Я сравниваю количество заводов в Восточной Пруссии и сейчас. Мы просто-напросто не используем имеющиеся возможности. Если бы на территории региона появилось ещё три завода, они были бы обеспечены работой. С годами их конкуренция могла бы решить проблему качества, а сейчас, если посмотреть на кирпич под лупой, то можно увидеть такие куски извести, и понимаешь — жить этому кирпичу недолго.

— На научно-методическом совете при службе охраны памятников в 2022 году вы говорили о несовершенстве законодательства и приводили пример, когда охранные обязательства распространяются на разрушающиеся деревянные перегородки, которые влияют на конструктив здания. С какими ещё трудностями приходится сталкиваться?

— Анализировать законодательство — неблагодарная работа, потому что там всегда есть примечания, спрятанные за несколькими звёздочками. Начинаешь изучать эти примечания и получаешь ответы, которые иногда могут обескураживать.

Здесь вопрос больше индивидуальный. Всё, что касается предметов охраны, постановки на учёт, границ памятника — в большей степени зависит от конкретного исполнителя. То есть конкретный эксперт, который имеет аттестацию в министерстве культуры, эти предметы охраны определил. А как это происходит? Он готовит проект и направляет его в службу охраны памятников на согласование. Там документ изучают специалисты, после чего он утверждается приказом. Приказ направляется в министерство культуры России. Поменять потом предметы охраны практически невозможно. И если эксперт изначально допускает ошибку, она потом дорого стоит людям, которые эксплуатируют этот памятник. Отсюда иногда и возникают абсурдные ситуации, когда надо убрать перегородку, а нельзя. Но на самом деле и тут решение находится.

— А вы считаете допустимым менять оригинальный материал на новый? Не превращает ли это старинный объект в новодел?

— Однозначно, да. Это моё сугубо личное мнение. Более того, некоторые вещи просто экономически нецелесообразно и морально невозможно сохранить. Они могут только навредить.

Но я сторонник того, чтобы соблюдать все требования и использовать максимально приближённый к оригиналу материал. Хотя и по этому вопросу есть разные мнения. Многие говорят, что вновь используемые материалы должны выделяться на фасаде. Так прописано и в Венецианской хартии: старые и новые материалы должны отличаться, чтобы можно было определять периоды. Я против этого. Я за аутентичные материалы, схожие по духу и настроению памятнику, за то, чтобы приблизить к первичному состоянию и виду. Иначе даже несимпатично смотрится — весь объект в пятнах.

Но при этом не следует путать современные материалы и качество работ с ними. Иногда именно из-за качества работ памятник выглядит небрежно. А материалы мы в любом случае используем современные.

— За последние годы вы выполнили и продолжаете выполнять работы на многих знаковых памятниках Калининградской области. Какой опыт вам показался наиболее интересным?

— Мы стараемся на каждом объекте почерпнуть для себя что-то новое и справиться с проблемами, которые возникают. Наиболее сложным оказалось осушение 11-го форта. Это был трудный период: нам приходилось принимать много решений, а средств каких-то колоссальных не было. Для меня это первый такой важный опыт.

Вообще все наши объекты, а их два-три десятка, уникальны. Тот же Домик смотрителя Высокого моста — вроде бы простая архитектура, понятные материалы, а сколько было вопросов к металлическому покрытию кровли! Когда мы сняли леса и открыли объект, начались звонки в службу охраны памятников, почему не черепица. Но мы же проводили анализ — здание никогда не стояло в черепице, там был сланец. А сланец мы физически не можем применять — он стоит колоссальных денег. Плюс его выпускают под конкретный объект, заказывают, изготавливают. Зато когда анализировали, увидели, что долгий период — советский и немецкий — там лежал металл. Мы его и применили.

Очень интересный проект получился у Николая Троневского — блокгауз у Литовского ручья. Гостиница Евгения Абариуса в Советске, там и музей наполеоники — шикарный объект. Здание гостиницы напротив Рагнита, которое делает бывший владелец «Кочара» Мураз Мстоян — никто же не верил, а реализовали практически на 95%. Вообще наши проекты успешные из-за успешности заказчиков, которые доводят дело до конца. Я всегда говорю заказчикам: «Ребята, я с вами работаю, потому что вижу в вас успешных людей. И мы должны завершить проект». Только в этом случае берусь — у меня такие условия.

— С 2015 года вы с Артуром Сарницем арендуете и развиваете форт №11 «Дёнхофф». Недавно получили грант на обустройство помещений для Музея науки. Насколько за эти годы удалось приблизиться к завершению работ?

— До полного освоения форта «Дёнхофф» ещё очень далеко. Мы рассчитывали, что сможем более быстрыми шагами пройти этот путь, но время показало обратное. Да и по многим проектам сейчас видно: кто начинает делать быстро, сталкивается с проблемами. Поэтому мы очень осторожны.

Форт «Дёнхофф» — это огромный проект. Самих только зданий там порядка четырёх тысяч квадратных метров. Их всех нужно обеспечить теплом, электричеством и самое главное — гидроизоляцией. Я думаю, все 49 лет, которые у нас есть как у арендаторов, мы будем заниматься развитием, ремонтом, совершенствованием, изменениями.

— В одном из интервью Артур Сарниц говорил, что вы планируете открыть там небольшую гостиницу. От этой идеи не отказались?

— Для гостиницы есть более удобные помещения — в «Дёнхоффе» её точно не будет. Сама фактура и структура форта — противник этого, потому что это казарменный вариант, проходные, очень длинные коридоры, которые функционально не позволят что-либо такое делать. Мы решили продолжить путь, по которому идём. Где-то у нас галерея, где-то гостиная, где-то музейное пространство. Появится ещё Музей науки — там будет своя определённая среда.

Но прежде всего надо обеспечить форт теплом, гидроизоляцией, чистотой и посетителями. Потому что любые вложения требуют окупаемости. Если окупаемости нет, то не будет возврата инвестиций, которые мы делаем, в том числе, через фонды поддержки. Фонды же не просто так деньги дают. Многие не задумываются, что есть софинансирование — фифти-фифти. Вторая половина — это твои инвестиции, которые тоже нужно где-то взять. Они объединяются с инвестициями государства, и получается продукт, который начинает жить.

У фондов также есть свои критерии оценки качества. Они определяются не только строительством, но и работой с посетителями. Для фонда важное требование — социальная значимость проекта, как он влияет на общество. Это главное для государства, именно в это оно вкладывает деньги, а не просто в объект культурного наследия.

— В 2022 году открыли для посетителей ещё один форт — «Штайн», где вы проделали большую работу по благоустройству. Когда вы только взяли объект в аренду, говорили, что там будет атмосфера Прекрасной эпохи XIX века, но это не окончательный вариант. Сейчас уже определились с тематикой и функциональным наполнением форта №1?

— Ничего не меняется. Мы будем придерживаться того, о чём говорили с Артуром Сарницем. «Штайн» будет привязан к Первой мировой войне. Эта тема широкая, а в историческом плане — колоссальная. И она импонирует нам обоим. К тому же, это тот период, на который ещё можно найти какие-то вещи. Одежда, амуниция, предметы ещё ходят на рынке. И когда-нибудь мы придём к тому, что оденем наших гидов в соответствующие костюмы.

Сегодня у нас выполнен и согласован проект противоаварийных работ — без него вообще ничего нельзя делать. И мы готовим проект приспособления. Именно он определит зонирование, наполнение и самое главное — бюджет. Наверное, не меньше года ещё уйдёт на проектную документацию, затем — историко-культурная экспертиза и только потом — разрешение на приспособление.

И нам ещё нужно думать, как развивать инфраструктуру. «Штайн» находится в очень неудобной зоне. Для содержания форта нет земли, потому что там находится парковка «Бауцентра». Получается, что автомобильная площадка магазина должна стать парковкой для форта, иначе не подъехать. Теперь «Бауцентр» должен, скажем так, толерантно отнестись к тому, что наши клиенты будут оставлять свои машины возле магазина.

Но то, что форт ждёт долгая жизнь, — это уже свершившийся факт, а пока — уборка, чистота, восстановление. Оконные проёмы, перила, кирпич, трубы, железо ремонтируются, чтобы ни в коем случае не гибло. Дальше появятся комнаты и помещения. Один из наших реставраторов уже хочет там открыть образовательную лабораторию по стройке, чтобы приглашать и учить людей разным компетенциям. Он сам уже в возрасте, ему хочется передавать опыт — мы его поддержали.

— Вы также взяли в аренду и превращаете в туристический объект руины замка Бальга, а в дальнейшем планируете восстановить здание. Есть понимание, в какие сроки и как реализовать этот проект?

— С учётом непростого времени, в котором мы живём, можно только предполагать. Я думаю, потребуется хотя бы пять лет. Но вообще по всем нашим объектам мы закладываем не меньше десяти.

Замок Бальга — это важный, уникальный и сложный проект. В нём всегда все натыкались на трудности. Те, кто брался, ничего не могли с ним сделать. Мы в этом плане более удачливы и стараемся. По крайней мере сегодня Бальга уже принимает людей, он уже самодостаточен в какой-то степени, организован, почищен и убран. Есть возможность приезжать семьями и гулять безопасно. Сейчас идёт работа над дорогой, но на это нужно больше времени. Наша с Артуром цель — спасти памятник, сделать кровлю, восстановить часть замка, чтобы он стал ещё более привлекательным для людей.

— Насколько такие крупные объекты, как форты и замки, рентабельные и как долго окупаются? Форт «Дёнхофф» уже начал приносить прибыль?

— Любой негосударственный проект — это бизнес. И главная задача — довести его до рентабельности, чтобы он хотя бы содержал себя. Когда он начинает приносить прибыль, это уже успех.

Что касается форта «Дёнхофф», то он уже живёт самостоятельной жизнью, с отдельной структурой, юридическим лицом, с некоторыми элементами экономического симбиоза с другими компаниями. Это корпоративный проект. Работа идёт внутри корпорации: что-то делает мастерская Сарница, что-то делает «СтройМонтажСервис», что-то делает ещё какая-то наша структура — все они аккумулируют деньги. И эти деньги являются наполнением этого проекта. Просто сказать, окупаемый «Дёнхофф» или нет, — сложно.

И у нас же все здания в аренде, а не в собственности. Многих удивляет, что мы вкладываем большие средства даже не в свои объекты. По существу всё это останется у государства. А мы вкладываем ежегодно: в архитектуру, содержание. Потом социальный аспект: у нас огромное количество посетителей — бабушки, дедушки, дети. Для них билеты на 50% дешевле. С точки зрения своей социальной ответственности мы не можем поставить для них обычную цену. Последний анализ показал, что только на льготные билеты уходит пять миллионов рублей в год.

Кроме того, коммунальные ресурсы очень дорогие. Налог на землю — колоссально дорогой. Налог на имущество — колоссально дорогой. Объекты культурного наследия же приравнены ко всем прочим. Они не относятся к льготной категории.

— О каких суммах идёт речь?

— Тяжёлая ситуация сейчас по форту «Штайн». Там только налог на землю порядка миллиона рублей. Плюс ещё 600–800 тысяч — налог на имущество. Я уже который год пытаюсь биться и на всех совещаниях говорю, что объекты культурного наследия должны попадать в льготную категорию. Тогда появится смысл брать памятники и получать результат. Мы же все хотим, чтобы было красиво и привлекательно. А что мы делаем? Мы платим по полной, как завод «Янтарь», где строят военные корабли. У нас же нет ни субсидирования, ни содержания, ни льгот.

Здесь вопрос элементарных вещей: я беру на себя ответственность, решаю социальные вопросы, вы тогда сделайте тоже что-то нам. Даже не мне, Валерию Щербатых, а памятнику. Памятнику налог уменьшите! Мы эти деньги на уборку пустим, разбор завалов, покос травы, дороги. А у нас эти средства забрали, и мы ищем новые, чтобы решать проблемы. Это отрицательный пример для общества.

Но самая главная бомба в другом. Я уже это декларировал службе охраны памятников и говорю везде среди своих знакомых. Те люди, которые сегодня получили кредиты через фонды, завтра должны будут поставить все свои кредиты на баланс компаний. А это миллиарды уже! Миллиарды рублей выданы. Это обернётся тем, что они не попадут на льготу, у них будет полная ставка налога на землю, на имущество — они превратятся в миллионы рублей. Люди сами того не понимая столкнутся с проблемами. Это такие тонкости, которые можно понять только тогда, когда по самое горло уже залез.

Надо сейчас моделировать выход из этой ситуации. Мне кажется, необходимо вывести в категорию льгот объекты культурного наследия, памятники архитектуры, достопримечательные места. Они же все имеют реестры, свои номера. Чтобы люди уже сейчас бежали и ставили свои памятники на учёт, потому что тогда для них будет льгота. Но это моя логика будущего.

— При всём при этом для вас восстановление объектов культурного наследия — это бизнес или дополнительная социальная нагрузка и попытка сохранить памятник?

— На определённом моменте это был социальный эксперимент. Мы с Артуром родились в Калининграде, естественно, для нас это был вопрос сохранения. Мы хотели своим примером показать, что можно заботиться. Мы так и начали: заключили договор с агентством по имуществу о сохранении форта №11. Я думаю, если бы мы этого не сделали, там бы всё железо растащили. А потом, когда мы начали вкладывать деньги в содержание, у нас амбиции появились, что надо срочно делать форт самоокупаемым, самодостаточным. Надо избрать ту дорогу, по которой он пойдёт. И мы не ошиблись.

Но и нам интересно. Когда ты погружаешься в работу над объектами культурного наследия, открывается много исторического материала. Мы начинаем его раскапывать, разбираться, возникают какие-то сопряжения, появляются исторические личности, которые не всегда могут всем нравиться или не нравиться. Но это история. Мы при ней не были, но она при нас. Мы можем быть к этому толерантными или нет, но архитектура от этого точно страдать не должна. Всё, что вокруг нас, — это наш мир, мы обязаны о нём заботиться. Если мы этого не сделаем, то что же мы дальше передадим будущим поколениям? Только так, иначе невозможно.