— Вы были первым и единственным Государственным секретарём РСФСР. Расскажите, что означала эта должность в Российской республике?
— 10 июля 1991 года состоялась инаугурация первого народно избранного президента. И очень важно осознавать, что впервые за тысячелетнюю историю России 12 июня 1991 года состоялись народные, свободные, демократические выборы главы государства.
12 июля был издан первый указ первого президента России, и он был не только принципиальным по содержанию, но и очень символичным по смыслу. Это был указ о развитии образования Российской Федерации, и тем самым президент и новая Россия говорила своему народу и всему миру, что нашим приоритетом является человек, знания, мировоззрение, духовность. А буквально через неделю был издан указ о создании Государственного Совета, в котором вводилась должность Государственного секретаря, в полномочия которого входило отвечать за разработку стратегии внутренней и внешней политики РФ, за кадровую политику и систему национальной безопасности. Перед Госсоветом и перед Государственным секретарём стояла задача обеспечить новой России чёткую понятную программу развития, а если точнее, — выживания.
Госсекретарь — это была такая персонифицированная должность, которая создавалась под понимание того, что я должен и могу делать. До этого я был полномочным представителем председателя Верховного Совета и создавал научно-консультативный совет при Ельцине. Так позиция соратника, советника, консультанта перешла в статусную позицию Государственного секретаря. Я вёл международные переговоры, и мне было поручено и доверено закреплять нашу двустороннюю работу с республиками. Мы заключили в своё время прямые договоры с Украиной, с Белоруссией, с Казахстаном, с прибалтийскими республиками.
В должности Госсекретаря я был освобождён от текущих ежедневных аппаратных бюрократических обязанностей. Моей задачей была разработка идей, программ, концепций, предложений, в том числе для президента и для страны в целом.
— Почему она существовала в нашей стране только год — в то время, когда её занимали Вы (с 19 июля 1991 года по 8 мая 1992 года)?
— Ну, может быть, потому что всё-таки эта должность создавалась под личность, под конкретного человека и, может быть, президент посчитал, что к тому времени эти задачи уже в какой-то мере были решены. Появилось стабильное правительство, в правительстве появились свои полноценные структуры: и министерство иностранных дел, и силовые министерства… И многие вопросы обрели уже свои институциональные основы. Может быть, так…
— Вы были участником политики, проводимой бывшим президентом России Борисом Ельциным, и вы же — непосредственный свидетель того времени, которое сегодня уже называется историей. Каков Ваш взгляд на нынешнюю власть?
— Меня очень огорчает, что сегодня в стране сложился политический режим, который мои студенты в Москве называют «у-демократия».
— Управляемая?
— Управляемая, ущербная, усечённая… Демократичным остаётся то, что мы имеем основной закон — Конституцию РФ как закон прямого действия, и это фундаментальная и бесценная основа российской государственности.
Эта демократия усечённая, потому что методично сокращается целый ряд свобод, которые нашей Конституцией закреплены: свобода на политическую конкуренцию, свобода слова, в конечном счёте, свобода выбора, поскольку последовательная корректировка избирательного права лишила сегодня людей возможности выбирать членов местных и федерального парламентов, выбирать губернаторов.
И мы видим опаснейшую тенденцию нарушения фундаментального принципа конституционного федерализма, поскольку права субъектов Федерации целенаправленно ущемляются. Это касается и бюджетной стороны политики, и действующих законодательных новаций. Поэтому правильные, своевременные идеи модернизации, которые охотнее и чаще всего отстаивает Дмитрий Медведев, сегодня блокированы как раз вот этой доминантой действующего политического режима, монополии одной, условно назовём, партии, хозяйственным монополизмом государства и чрезмерной централизацией не только ресурсов, но и форм влияния на развитие регионов и личности.
— Как Вы относитесь к предполагаемой «рокировке», о которой так открыто и бесцеремонно заявили нынешние президент и премьер-министр?
— На самом деле, это грустная история, но в ней, к сожалению, есть и своя неумолимая логика функционирования власти последние 10 лет. Когда в 99-м году Борис Николаевич Ельцин объявил всей стране и всему миру преемника, многие очень жёстко критиковали саму эту идею, форму. Как можно в стране, где доминирует право свободных выборов, вот так напрямую передавать власть?..
Я считаю, что преемственность курса государственного развития — это нормально. И преемственность курса развития страны может реализовываться разными способами. Один из них может иметь безупречно демократический характер, когда национальные интересы воспринимаются конкурирующими партиями как приоритетные, а остальные нюансы и разногласия вторичны; другой может реализовываться и вот в такой немножечко грубой традиции: «я указываю на человека, которому я доверяю ту работу, которую сам завершаю». Так у нас появился Владимир Путин. Но это всё равно выглядело некорректно в то время, и это выглядело ещё более некорректно 24 сентября в Лужниках (24.09.2011 Дмитрий Медведев объявил, что не будет баллотироваться на выборы президента, чтобы «дать дорогу» Путину, — прим. Калининград.Ru). Это грустно… Но, к сожалению, это соответствует логике нашей политической системы в последние годы.
— Считаете ли Вы очевидным исход предстоящих президентских выборов?
— Да, конечно. Моя грусть и печаль заключается ещё и в том, что у нас, к сожалению, выборы предопределены. И парламентские, и президентские… Но я надеюсь, что восстановление Путина сейчас в форме главы государства позволит эту жизненно необходимую модернизацию, в принципе, сделать реальной программой президента Путина 2012 года.
Хотите, назовите это авторитарной модернизацией. Хотите, назовите это постепенным обновлением… Важно осознавать, что не делать этого нельзя, а сделать это с активным участием президента Путина, по-новому воспринимающего и проблемы, и методы их решения, будет наиболее эффективно. Любой другой разворот вот в эти короткие месяцы будет делать угрозу распада Российской Федерации такой же, если хотите, очевидной, как это было в 91-м году, когда Горбачёву не удалось правильно сориентироваться в последствиях и в ситуации, когда неопределённость, затяжка принятия неотложных решений лишили нас родины.
Сейчас, мне кажется, действия, которые могут прямо или опосредованно угрожать целостности российского государства, недопустимы ни при какой мировоззренческой и идейной позиции. А бездействие режима с марта 2012 года недопустимо, поскольку речь уже идёт о содержании и качестве ближайших для будущего России проблем.
Я никогда не буду поддерживать режим любой ценой, в том числе и угрозой разрушения институтов государственности, но я никогда не буду с пассивом наблюдать за тем, как опасно откладывается реальная модернизация, без которой у страны нет будущего. А база есть — это Конституция, конституционный консенсус и готовность многих профессиональных сообществ сегодня в эту работу включаться.
— Не секрет, что доверие к сегодняшней правящей партии страны значительно снизилось. В то же время очевидно и то, что «Единая Россия» не собирается сдавать позиции. Есть ли, на Ваш взгляд, у сегодняшней России возможность переломить эту почти уже советскую однопартийность?
— Я считаю, что это острая перезревшая проблема, и решение её, конечно, жизненно необходимо. Почему я настаиваю на том, что опыты и уроки 91-го года сегодня требуют добросовестного и глубокого осмысления? Прежде всего, потому что распад Советского Союза, советской государственности произошёл в определённых условиях, и ключевым условием было существование такой квазипартии, как КПСС. Вот это сращивание государственного и партийно-политического воздействия на общество было сущностью советского строя, и сегодня по печальному стечению обстоятельств оно опасно воспроизводится. Сегодня страна нуждается в бесконечном диалоге общества и власти, различных профессиональных социальных групп, в конкуренции идей творческих людей, способных принимать нестандартные решения, брать на себя ответственность — без этого у неё нет будущего. Она попадает в псевдостабильность, которая угрожает застоем и очередной бедой.
Сегодня, к сожалению, сохраняется одна из опасных тенденций распада российской государственной системы, но я и моё поколение людей не можем допустить, чтобы мы были участниками очередного распада государственности. Поэтому я очень серьёзно различаю конструктивную критику сложившегося политического режима, в том числе. У меня есть много хороших товарищей в «Единой России», и они уже несколько лет искренне стремятся создать там и либеральное крыло, и на что-то влиять. Но сам механизм отторгает все вот такого рода обновления изнутри. Поэтому в таком виде я не вижу у «Единой России» способности к содержательной революции.
Нужна, во-первых, серьёзная коррекция избирательного законодательства, не исключаю и снижения порога прохождения в парламент (не только до 5%, а можно, скажем, на первые два-три срока и ещё ниже). Думаю, что надо отказаться от порочной практики сдерживать оппозиционные партии в режиме регистрации, в признании их дееспособного правового статуса. Очевидно для меня, что действующее избирательное законодательство за последние 8 лет методично обрело форму усечённого законодательства: сегодня практически невозможно инициативно учредить референдум на тему, которая может волновать и в региональном, и в общенациональном плане. Сегодня многие элементарные избирательные права у нас тоже дискредитированы.
И когда говорят: «Ну как мы можем вернуться к выборам губернаторов, если после выборов у них за спиной сразу появляются олигархи и бандиты?» Да, может быть, за спиной такие субъекты и появляются, но перед глазами-то у выбранного губернатора его население… Перед глазами конкретные люди с именами и фамилиями, с наказами и поддержкой…
У нас нет другого пути решать проблемы выживания и развития, кроме как восстановить в качестве осмысленной, понятной для большинства людей стратегии развития России программу конституционного развития. И я настаиваю, что стране сегодня нужен конституционный консенсус. При всех идейных разногласиях, при всех мировоззренческих дискуссиях, при всей конкурентной борьбе разных социальных групп мы обязаны найти безусловное согласие в рамках конституционных норм и правил. Ведь Конституция изначально предполагает плюрализм, демократические институты, верховенство закона…
Мы должны найти между собой согласие в том, как, не теряя конкуренции, уберечь российское государство от распада. Через покаяние…Я убеждён, что Россия 2011 года остро нуждается в таком осмысленном и на личностном, и на индивидуальном, и на корпоративном уровне покаянии. Но покаянии не в таком упрощенном виде, как «реши и кайся», а покаянии в классическом, сокровенном христианском виде, когда оно выражается в трепетном внимательном отношении к истокам, к первоосновам. А первооснова сегодня для всех слоёв российского общества — это сохранение государственности, развитие и культивирование конституционного мировоззрения, верховенство нашего духовно-культурного и гуманитарно-правового единства.
— На сегодняшний день политическая жизнь страны представляет собой, что называется, симулякр — несуществующую реальность. Какое объяснение Вы можете дать этому процессу, несвойственному западным государствам?
— На самом деле, не стоит преувеличивать пример западной демократии. Мы вот мучаемся уже 20 лет, чтобы создать устойчивую партийную систему, а по разным причинам не догадываемся, что институт партийной демократии на Западе уже существенно деформировался. Скорее всего, это механизм выборов, все остальные жизненные проблемы решаются в других конституциональных органах. Поэтому не надо добродушно и покорно этот опыт копировать.
В то же время мы видим, что демократия по-западному — это не только воля большинства, которая фиксируется в результатах выборов парламента, но и бесспорное, безусловное право меньшинства — то, что у нас сегодня абсолютно отсутствует. Демократична та политическая система, где меньшинство без каких-либо ущемлений, без каких-либо ухищрений имеет возможность апеллировать к населению через выборы и отстаивать свои и его интересы в законных формах парламентского представительства. У нас это сегодня, к сожалению, очень больное место.
Поэтому, когда вы говорите, что политика превращается в видимость, в виртуальный мир, я здесь хочу не согласиться. Политика открытая, политика, основанная на безусловном приоритете права и законности, и политика закрытая, которая манипулирует общественным мнением и методично решает вопрос интереса людей к политике, одинаково влияют на жизненную реальность. Это просто разные формы влияния. Скрытое влияние — та радиация тоталитарного реактора, который сохраняет некоторые свои живучие формы в сегодняшнем режиме, то есть мы возвращаемся к печальным образцам советской послушной системы.
— В настоящее время в нашем регионе активно обсуждается возможность разработки и принятия отдельного федерального закона о Калининградской области. Как Вы считаете, почему уже долгое время не удаётся пролоббировать закон в центре и насколько реальна ли возможность его принятия?
— Не удаётся пролоббировать, прежде всего, потому что сегодня существует такое предубеждение у тех, кто принимает решения стратегического характера: если допустить один такой закон, исключительный, — закон по развитию и регулированию жизнедеятельности одного региона, даже такого уникального, как Калининградская область, — то появится тут же с десяток-два регионов, которые потребуют себе подобного законодательного акта.
Но я бы лично такую инициативу поддержал, потому что исключительность Калининградской области состоит в том, что это реальная наша европейская стратегия, это не только и не столько мозг, сколько такая живая столбовая дорога Европы в Россию и России в Европу. Этот закон может быть рамочным, он может быть очень хорошо и чётко продуманным по тем нормам, которые он обеспечивает. И, простите, если принимается специальный закон по программе «Сколково», в котором создаётся целый ряд преференций, льгот и по налогам, и по финансированию, и даже по режиму на этой территории, то по Калининграду это могло бы быть вдумчивым, тонким законом, который бы защищал историческую и культурную уникальность и, самое главное, перспективность этого региона в стратегии в целом России.
