Что такое театр? В самом примитивном понимании это искусство вызывать необходимые реакции у зрителей. Театр нажимает на определённые рычаги и вызывает общепринятую реакцию. Это может быть смех, умиление, слёзы… Театр, как и любое другое искусство, — это средство коммуникации, то есть средство передачи сообщений и смыслов. Зритель выходит из зала, его спрашивают «Что там было?», и он пересказывает сюжет и основную идею. Как в школьном сочинении: «Что хотел сказать автор?». Только в случае с театром смысл произведения заботливо разжёван. Сначала автор пьесы разложил его на завязку, кульминацию и развязку, затем режиссёр и всевозможные художники-оформители снова разжевали идею пьесы, чтобы на сцене актёры преподнесли его величество смысл в готовом к употреблению виде. Зрителю остаётся только проглотить.
Миндаугас Карбаускис, режиссёр спектакля и художественный руководитель Театра имени Маяковского, показал калининградской публике совсем другой театр. Пьеса Марюса Ивашкявичюса «Кант» внешне похожа на историческую костюмированную драму и итальянскую комедию положений, а внутренне — на комедию абсурда. Но это только первый уровень.
Зрители заходят в обитый красным бархатом шестигранник и занимают места вокруг обеденного стола. Им обещали показать трапезу в доме Иммануила Канта на Принцессинштрассе, 3. Начинается всё как положено: понятно, правильно и достойно имени великого философа: антикварная мебель, старинная посуда, актёры в исторических костюмах и напудренных париках. Но по мере того как действие приближается к подаче первого блюда, у зрителя нарастает какое-то странное ощущение: кругом обман, и Кант ненастоящий.
Всё как-то несерьёзно и не соответствует образу. Ну что за разговоры? Как Иммануил Кант может всерьёз рассуждать про яблоки, которые почему-то в ноябре ещё не падают? Как Кант (произносить почтительно и с восходящей интонацией) может браниться по мелочам со слугой и (простите за богохульство) вертеть задом на стуле? Где обещанная «Критика чистого разума»? Но вот книга появляется на сцене вместе с эксцентричной дамочкой по фамилии Грин. Она приехала из Шотландии, чтобы великий философ подписал свой труд, который она, кстати сказать, не читала.
И зритель снова обескуражен: как, девица на обеде у Канта? У того самого Канта, про которого все говорят, что он был женоненавистником и (по слухам) отказывал дамам не то что в разуме, но даже и в совести! Так это комедия? И тут в зале начинается смех, который уже не смолкает.
Зрительский смех в театре абсурда — своего рода защитная реакция. Когда не ясно, что происходит и как себя вести в рамках общепринятой нормы, лучше всего рассмеяться. Смех успокаивает. Всё сразу становится на свои места: «Какие глубокие смыслы? Это ж комедия!». А на деле всё совершенно непонятно. Спроси зрителей на выходе из зала: «Чего смеялись?» ― не ответят. Перескажут пару анекдотов, а дальше — тупик. 
О чём этот «Кант»? Философии не было, пафосных монологов о судьбах мира ― тоже. Но смеялись, «смотрели на одном дыхании». Спрашиваю: «Так о чём?», в ответ: «А чёрт его знает!».
Театр двух литовских творцов, Миндаугаса Карбаускиса и Марюса Ивашкявичюса другой. Ни драматург, ни режиссёр здесь ничего для зрителя не разжевали, а просто предъявили спектакль, как есть. Думайте, что хотите. В «Канте» нет ни кульминации, ни действия, да и конфликта тоже не видно. Сидят благочестивые обитатели Кёнигсберга и разбирают в застольной беседе темы: от погоды до женщин. Где же тут шекспировские страсти?
В спектакле приятели Иммануила Канта ― врач, проповедник, городской инспектор и юрист ― сравнивают «Критику чистого разума» с лабиринтом. Пьеса и спектакль — такой же лабиринт. Здесь растворяется время. Фрёйляйн Грин с подачи Иммануила Канта спокойно перемещается в прошлое, снова и снова возвращаясь к фразам, которые уже произносились в этот долгий вечер. Пространство тоже исчезает, комната как будто разрастается до вселенских размеров и заполняет собой весь мир.
Смех в «Канте» только средство, а на деле в этом шестиграннике-лабиринте происходит исследование человека, здесь ищут самый глубокий смысл — смысл бытия. А он ускользает, как нить Ариадны, которая ведёт к выходу из лабиринта.
В одном из интервью Миндаугас Карбаускис сказал, что для своих постановок он ищет «неисчерпаемый текст». Вместе с Марюсом Ивашкявичюсом они построили лабиринт смыслов, в котором смех и воображение становятся инструментами для самого главного. Для того, чтобы понять Человека.
