Кто победил дедушку, или Не было бы счастья, да несчастье помогло

Небольшое воспоминание в тему: КСАВО (Среднеазиатский военный округ), ПГТ Курдай, 1976 год. В затерянный на огромном горном плато гарнизон, неподалёку от границы с Китаем, нас, отупевших от долгой дороги новобранцев, привезли часа в три ночи, запихнули в казарму, и мы рухнули куда попало, так и не поняв: где мы, зачем, и как дальше жить? Так что первые настоящие армейские впечатления начались только утром.

И они точно оптимизма не вызывали, ибо проснулся я от громкого, но нестройного исполнения гимна СССР. Зрелище открылось примечательное: по казарме, по центральному проходу между длинными рядами кроватей, зевая плёлся человек в плавках. А за ним, почти строевым, в кальсонах и сапогах на босу ногу, шли и пели несколько других, и каждый из них нёс на вытянутых руках какой-либо аксессуар: полотенце, мыло, зубную щетку, газету...

Впоследствии я узнал, что это «дедушка советской армии» шествовал на утренний туалет в сопровождении полувзвода молодых. Из любопытства я проследовал за ними — сам по себе увиденный мною в результате процесс ничего нового из себя не представлял. Но одно шокировало: пока дедушка осуществлял наиболее интимные части утреннего обряда, парень с газетой, стоя рядом, громко читал ему новости и передовицу.

Потом было многое, связанное с проблемой дедовщины, и кое-что я даже описал в повести «Уходя остаюсь», но цензура, даже в наступившую уже эпоху гласности, вычеркнула всё упомянутое, как явление нетипичное и не существующее в принципе. Это я к тому, что любые попытки господ читателей увязать феномен дедовщины с развалом СССР, Горбачёвым, Ельциным, Путиным или кем-то из последних министров обороны отвергаются напрочь и без дискуссии — это зло давнее и от общественно-политического строя не зависящее.

Если уж на то пошло, то ещё тогда, в семидесятые, многие офицеры связывали такое негативное, но к счастью несуществующее явление как дедовщина, с реформами Хрущева, после которых сержант из реально младшего командира с властью и возможностями превратился в некое промежуточное звено между офицерами и солдатами, формально обладающее некоторыми полномочиями, но фактически лишённое властных рычагов для их осуществления.

А ведь в отличие от офицеров, на которых после этих реформ была торжественно возложена задача поддержания дисциплины, сержанты находились в гуще солдат 24 часа в сутки, и в подчинении у них было гораздо меньше людей, чем даже у взводных лейтенантов — проще, как говорится, дойти до каждого.

В армии не принято было об этом рассуждать, но видимо потому многие строевые офицеры негласно поддерживали дедовщину — деды, хоть и извращённым способом, подручными средствами, но дисциплину блюли двадцать четыре часа в сутки.

До сих пор помню номер своего автомата, хотя и тяжело было, когда дедушки будят ночью и его спрашивают... Или рядовой Набиев вспоминается: этого шланга не сразу и самыми предосудительными способами деды таки отучили общаться с однополчанами, направляя в их сторону заряженный автомат. Нехорошо деды с ним обходились, но ни одного офицера каждый раз поблизости не оказывалось, а жить хотелось...

Было, впрочем, и ещё одно обстоятельство, тоже сыгравшее немалую (если не решающую) роль в распространении дедовщины, особенно после распада СССР — хотя начиналось всё значительно раньше, вместе с политикой разрядки. Когда коллектив, тем более сугубо мужской, объединён общей реальной задачей, когда он осознаёт нужность и важность своей миссии, то это дисциплинирует — по крайней мере понятно, ради чего это всё терпеть. Если завтра война, если завтра твой сосед по казарме будет в бою прикрывать твою спину, то не время ссориться и наживать врагов.

А когда собрали парней неизвестно зачем, ибо в мире повсюду сплошь партнёры и друзья, и демократия с гласностью вокруг, а ежели офицер обидит — солдатские матери и правозащитники вмиг слетятся, то оно кому надо — та дисциплина? Ведь она либо поддерживается строгостью и силой, либо возникает как следствие высокой сознательности коллектива.

А когда ни того, ни другого? Тогда коллектив или разбегается (чего закон не позволяет), или разлагается. А в случае с армией (инстинктивно чувствуя, что разложение опасно) он начинает саморегулироваться по закону стаи: появляются вожаки и начинают устанавливать свою власть подручными средствами. Тем более, что кругом оружие, а количество опасных ежели что придурков в любом таком случайно собранном коллективе по статистике всегда не менее одной пятой.

Однако, как стало известно на днях, всё это — дела давно минувших дней, во всяком случае, у нас на калининградщине. Я имею в виду заявление начальника отдела военного комиссариата по Калининграду Владимира Лифера: «Как таковой дедовщины нет, потому что отсутствуют причины для её возникновения».

Правда, мой сын, недавно вернувшийся со срочной службы в армии, оптимизма Лифера не разделяет. Но тем не менее факт: количество леденящих душу историй о зверствах дедов, с удручающей регулярностью появлявшихся недавно в прессе, уменьшилось в разы.

Хотя с объяснениями этого безусловно положительного явления, которые даёт вышеупомянутый офицер, я бы поспорил.

Цитирую: «Сейчас в армии качественное питание, юноши служат один год, к тому же их не привлекают на хозяйственные работы. Так что тут проблем нет». Иными словами, предполагается, что деды были такими злыми с голодухи, а копание хозяйственной канавы разлагает дисциплину и злит людей гораздо больше, чем копание практически такого же окопа? Ох, сомневаюсь...

Опять-таки, могу сослаться на свой опыт: у нас в части солдаты получали высокогорный паёк с копчёной колбасой, печёночным паштетом, яйцами и двойной нормой мяса и масла, но деды были весьма бОрзыми. Да и то, что в полку прикрытия границы, где мы служили, генеральских дач не строили, ибо через день происходили выходы на полигон на стрельбы и минимум два-три раза в месяц — полевые учения, смягчению нравов тоже не способствовало.

Конечно, в армии ещё со времён Петра I известно, что главное — это доложить о выполнении задачи, ибо победил не тот, кто победил, а тот, кто отрапортовал. Но сдаётся, что в этом случае сработали не столько усилия по превращению Вооружённых сил в пансионат для юношей, сколько пункт второй, о котором упоминалось выше — у армии появилась цель и смысл её существования. Не теоретические афоризмы, типа: «Кто не хочет кормить свои ВС, то будет кормить чужие», а конкретный, осязаемый, реальный и увы, уже почти не потенциальный противник.

И чем больше нарастает напряжённость по всем границам страны, чем больше и с той и с другой стороны священных рубежей бьют в барабаны и издают воинственные кличи, тем очевиднее наши солдаты понимают, зачем их здесь собрали и какая ответственность на них ложится. А значит и поддерживать дисциплину будет легче, ибо есть время разлагаться и бездельничать, а есть время собираться и настораживаться.

Только вот не знаю, хорошо это или плохо, что такое время...