Такое признание сделала Елена Русакова, кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка и сравнительного языкознания БФУ имени Канта, руководитель группы дискурс-исследований. Она изучает жизнь русского языка во Всемирной Паутине. Эта сфера настолько необъятна и безгранична, и, вероятнее всего, что в финале беседы с Еленой наш корреспондент будет вынужден признать, что тему так и ниасили, патамушта очиньмногабукаф… И обречённо добавит: «Йа криведко…». Однако же «дорогу осилит идущий», поэтому мы всё же прикоснемся к этому волшебному слону — прямо сейчас.
Новая область на карте мира
— Елена Борисовна, как правильно назвать язык, родившийся в интернете? И существует ли хотя бы примерная дата его появления на свет?
— Официального лингвистического термина пока нет, а величают его по-всякому: и сетевой язык, и сетевой жаргон, и новояз, и сетеяз, и киберъяз, и киберсленг, и рунглиш. Мне как исследователю представляется правильным именовать его сетевым социолектом. Не вполне справедливо будет использовать термин сетевой язык, потому что это всё же не отдельный язык, существующий параллельно с русским, а лишь его специфическая подсистема, некоторая совокупность языковых особенностей. В опредёленном смысле сетевой социолект — это особое «наречие»: существуют же северно-русское и южно-русское наречие, говор…
— Понятно, а есть – сетевое наречие?.. Получается что-то вроде отдельной области — Костромская, Нижегородская, Сетевая…
— Пожалуй, только область не географическая, а социальная. «Сетевая область» русского языка намного шире, чем все другие сообщества, имеющие свои социолекты: профессиональные и корпоративные жаргоны, молодёжный сленг, тюремное арго — все они обслуживают языковые потребности определённой группы людей. Сетевой же социолект охватывает самые разные сферы человеческой деятельности, потому что виртуальная реальность — это отражение реальной действительности. Формирование сетевого наречия связано с появлением сообщества компьютерщиков, у которого, конечно же, был свой профессиональный жаргон. Поначалу он был закрытой языковой подсистемой, но как только Интернет стал продуктом массового потребления, стал «разбрызгиваться», «выплёскиваться» в речь рядовых пользователей — такова судьба многих социальных диалектов (например, тюремного арго).
Главный падонок России
— Интернетовский новояз и «языг падонков»(он же олбанский) — это два принципиально разных языковых явления? Или всё-таки эти два течения имеют один исток?
— Истоки разные, но оба эти феномена получили широкое распространение в Сети. Сленг падонков вы отличите сразу — это своеобразная «фонетическая графика», при которой человек пишет, как произносит: «Рас, дфа, три, читыре, пяц, вышил зайчег пагуляц…».
Однако нельзя сказать, что это суперсовременное изобретение: фонетически правильная, но орфографически некорректная запись (так называемое «неграмотное письмо») существовало уже несколько веков назад. Такая графика имела широкое хождение среди людей, не связанных с церковью и литературой, пусть даже и высокопоставленных, но светских. Так, например, существуют упоминания о том, как царь Пётр I писал своей матери, царице Наталье Кирилловне: «А я, слава Богу, кроме сего натсажать себя иным не стану и поеду по мере не замешкаф. По сем, радасть моя, здраствуй, а я малитвами твоими жиф». В подобных текстах нет характерного для современных «падонков» последовательного нарушения орфографии, нарочитого «выпендрёжа». Царь пишет так, как ему проще, чтобы долго не задумываться — как слышит, так и пишет.
— Значит, даже сам Пётр «не напрягался» по поводу орфографии? Тот ещё падонок был…
— И не он один!.. У футуриста Ильи Зданевича есть пьеса «Янка Круль Албанскай», впервые поставленная в 1916 году, написана на смеси «зауми» и русского языка, причём в печатном издании текст набран специально без соблюдения правил орфографии: «здесь ни знают албанскава изыка и бискрованае убийства дает действа па ниволи бис пиривода так как албанский изык с руским идет ат ывоннава... помнити шта вот изык албанский... Правда, здесь мы имеем дело уже с сознательной языковой игрой.
Подобный «язык» был распространён в России 19 века среди молодёжи, стремящейся выделиться. В своём романе «Кюхля» Юрий Тынянов рассказывает о соседе Кюхельбекера по политзаключению — юном разудалом князе Оболенском, который наверняка прекрасно владел письменным русским языком, однако частенько оформлял письма следующим образом: «Дарагой сасед завут меня княсь Сергей Абаленской я штап-ротмистр гусарскаво полка сижу черт один знает за што бутто за картеж и рулетку а главнейшее што побил командира...». Ну чем не падонок?!.
— Так что, ничего нового современные языковые падонки не придумали?
— Не придумали, а подхватили интересные «приёмчики» языковой игры и создали целую систему игровых принципов. И это вполне закономерно: ведь человек — не только homosapiens, он ещё и homoludens — «человек играющий». Эту формулировку придумал нидерландский философ Йохан Хейзинга, говоря об игре вообще и о языковой игре, в частности. Игра пронизывает все сферы жизни человека. К примеру, девушка надевает красивое воздушное розовое платьице с оборочками или крылышками и к нему вместо туфелек на шпильке — чёрные массивные ботинки. Что это? Не что иное, как игра со стилем. Человек играет не только ради забавы. Игра — это способ реализовать свои творческие способности, в том числе, и языковые.
Русскоязычные падонки обыгрывают не только орфографию, они «творчески переосмысливают» вульгарную лексику (мат), часто «очищая» её от первоначального оскорбительного смысла. К примеру, популярный «олбанизм» фигасе обозначает крайнюю степень изумления и, в отличие от своего просторечного предка ни фига себе, не воспринимается в Сети как вульгарность. Восклицание Йопта! (Йопт!, Йобз!) также выражает удивление и уже не ассоциируется пользователями с его обсценным прототипом. Сленгизм сцуко, сохраняя при использовании в качестве существительного свой негативный смысл (тут опять звонят эти сцуки…), приобретает у падонков способность выражать целый спектр смысловых оттенков: от иронично-негативного до позитивно-восторженного (жжош, сцуко!!!). Также он используется в качестве усилительного междометия: (албанский, сцуко, сложный) — по всей видимости, речь идёт о реальном албанском национальном языке...
— Может ли такое случиться, что этот исковерканный язык станет со временем общеупотребительным?
— Нет, конечно!.. Слава Богу, русский язык по-настоящему велик и могуч — всё перемелет в муку высшего сорта. Однако опасения такого рода постоянно возникают, причём не только у рядовых носителей языка или культурных деятелей, но и у людей, обременённых лингвистическим образованием и научными степенями. Так, известный современный лингвист Максим Кронгауз в 2009 году выпустил книгу, которую назвал «Русский язык на грани нервного срыва. Заметки просвещённого обывателя». Анализируя речевое поведение современного русскоговорящего человека, в том числе и сетевые игры с языком, он употребляет красивый образ страшной и ужасной «порчи», которая напала на русский язык на рубеже тысячелетий: «Возникла она (порча языка) не в Интернете, но именно в Интернете была поставлена на поток и наиболее ярко проявилась в так называемом «языке падонков». Порча орфографии оказалась настолько привлекательной, что сразу овладела интернет-умами, стала модной и почти обязательной».
Факты, во множестве приведённые Кронгаузом в книге, действительно, свидетельствуют о нестабильности ситуации, которая и вправду напоминает глубокий кризис. Однако на грани нервного срыва не русский язык, а мы сами, наша речь. Сегодня мы, действительно, говорим по-русски не так, как лет 20 назад: вал заимствований и неологизмов во всех речевых жанрах, включая разговорную и сленговую речь; засилье жаргонизмов в речи публичной, проникновение разговорно-просторечных элементов в книжную речь, в том числе и научную. Чем не кризис?.. Однако не стоит излишне драматизировать ситуацию: всё когда-то уже было на этом свете, причём не однажды. Огромное количество новых слов ворвалось в русскую речь вместе с советской властью: от трамвая до пролеткульта. А где они сейчас? Трамвай в обиходе и уже никто не считает его «нерусским». Пролеткульт, как и его предшественник – пролетариат — в пассивной части словаря: спросите современного школьника, что такое пионер, комсомол или пролеткульт — он не ответит. Ещё раньше один из самых высоких пиков заимствований приходился на петровскую эпоху: множество голландских и немецких слов были почти насильно введены в русский словарь. И что с ними стало? Частично забылись за ненадобностью, частично вошли в обиход и уже не воспринимаются русскоговорящими как чужеродные элементы. Остальные остались в пассиве словаря как термины и профессионализмы. Язык — это самоорганизующаяся система, он, к счастью, не зависит от воли отдельных носителей или желаний языкового сообщества в целом. Всё равно выплюнет то, что ему не подходит.
Шаровая софтяшка
— Есть ли некая логика в возникновении новых сетевых слов?
— Так как сетевые технологии изначально «англоязычны», то большинство слов в сетевом наречье (их называют нетологизмами) имеют иноязычную базу, однако способы их возникновения различны. В простейшем случае английское слово подвергается транслитерации, то есть записывается русскими буквами. В основном, это, существительные (скайп, блог, аватар). Часто английские прототипы переводятся на русский: глубокая паутина, невидимая паутина — множество веб-страниц, неиндексируемых поисковыми системами; зеркало — точная копия данных одного сервера на другом сайте.
В сетевом, как и в любом другом жаргоне, преобладает игровое словообразование: это и просто забава, и релаксация, и словотворчество. Например, именем гога или егор нарекли в Интернете ошибку, «прочитав» по-русски английское еrror. Частенько происходит такая русификация англоязычных прототипов, когда на иноязычную основу «навешиваются» русские приставки, суффиксы, окончания: retweet+ ну = ретвитнуть; за + checkin+ иться = зачекениться.
Любопытны примеры нетологизмов, построенные на игровой русификации. В жаргоне программистов существует профессионализм шаровара (от английского shareware), который имеет значение «программное обеспечение, доступное для совместной работы». В появлении этого существительного смешались несколько процессов: транслитерация, ассоциация по созвучию с русским словом шаровары (тоже, кстати сказать, заимствованным, в незапамятные времена из тюркского языка), да ещё и смысловая ассоциация со сленговым выражением на шару — то есть бесплатно. Появившийся в результате такого «комплексного подхода» компьютерно-сетевой профессионализм шаровара настолько освоился в русском языке, что у него появились многочисленные производные: шароварный — то есть бесплатный или условно бесплатный, шарить — то есть делать некий программный продукт доступным, расшарить, расшарка. Похожая история произошла со словом софт — «программное обеспечение», правда здесь игровая русификация произошла уже с производными чужака: появились всякие софтяшки, софтверы, софтины, совтовый, софтить, софтануть.
Вообще очень трудно однозначно объяснить, почему в одних случаях пользователи используют русский эквивалент того или иного чужеродного элемента, а в других просто заимствуют этот элемент в его исходном виде. К примеру, существительное блог полюбилось русскому уху и глазу и не было заменено на дневник. А вот вместо LJ (Livejournal) сетевые русские с удовольствием подхватили аббревиатуры — ЖЖ, жижа, жежешечка. Почему? Может, буква Ж, да ещё и удвоенная ЖЖ… вызывает у русского человека какие-то особенно приятные ассоциации… Кто знает… Процесс называния предмета или явления — это тайна великая, а лингвисты лишь пытаются её разгадать.
— Можно ли установить автора какого-либо нетологизма?
— Иногда можно. Например, авторство и обстоятельства появления на свет слова лытдыбр известны совершенно точно. Придумал его известный интернет-деятель Роман Лейбов — один из первых пользователей «Живого журнала», который стал писать туда по-русски. Лытдыбр — это записанное русскими буквами «псевдослово» lytdybr, которое получается, если набрать на клавиатуре дневник при включённой английской раскладке. Интересную и подробную заметку, посвящённую этому слову, написал один из известных интернет-пользователей Анатолий Воробей. Он пишет, что внутри замкнутого сообщества, да ещё общающегося в письменной речи, можно проследить зарождение слова более подробно, чем это в принципе возможно в обычном языке. Далее он приводит целую переписку из форума, в ходе которой и родился лытдыбр. Лытдыбром стали называть запись в ЖЖ, имеющую дневниковый характер, рассказ о событиях дня. Сейчас так называют уже любой текст, по стилю схожий с дневниковой записью.
Это чудное криведко
— Всевозможные мемы имеют отношение к обсуждаемой теме?
— Мем — понятие изначально не сетевое, это единица информации, которая передаётся разными способами, в том числе и вербальными. Некоторые исследователи называют мемы «вирусами разума», которые распространяются подобно цепной реакции: это может быть популярная мелодия, крылатое выражение, удачная шутка, анекдот или яркий слоган. Природа мемов и их способность к распространению труднообъяснима и пока слабо изучена, однако некоторые свойства этого феномена исследователями сформулированы. Интернет-мемы обязательно останавливают на себе внимание при первом же знакомстве, «вцепляются» в память своей необычностью, оригинальностью, остроумием, особым стилем или манерой: мем, как и нового человека, «встречают по одёжке». Мем обладает мощной экспрессией, всегда вызывает эмоциональную реакцию, причём довольно часто — с негативным, провокационным оттенком. Мем вскрывает накопившееся в обществе скрытое напряжение по какому-либо поводу, в момент своего возникновения он ранит общественное сознание и затем оставляет на нем шрамы в виде новых слов. Это своеобразная точка роста и развития общественного самоосознания.
Интернет-мемы вовсе не бессмысленны, как может показаться при первом знакомстве с ними, они отсылают к значимой информации, и только от самого человека зависит, насколько глубоко эта информация будет осмыслена. Вспомните фразу йа криведко, появившуюся на Башорге и мгновенно распространившуюся по всей Сети. Чудное криведко стало осмыслением и вербализацией сразу нескольких противоречивых ощущений человека: низкой самооценки пишущего и одновременно иронии над ней; дезориентации пишущего и при этом сохранения у него отличного настроения; просто радостных ощущений пишущего; особого мироощущения пишущего в данный момент — нежелания что-либо делать. Забавная и простая грамматическая конструкция породила целую серию слов-мотыльков-однодневок: йа катлетко, йа табуретко, йа нимфетко, йа медветко, йа касманафтко…
Успешный социально-значимый мем получает шанс обрести бессмертие, став частью языка, полноправным словом или устойчивым словосочетанием. Иллюстрацией популярности и значимости мема Ктулху во Всемирной Паутине может служить возникновение целого словообразовательного гнезда с корнем -ктулх-, в который входят около десяти лексических новообразований: ктулхуист, Ктулхида, ктулхования, (по)ктулховать, ктулхуистика, ктулхология, ктулхозный... Правда, не берусь утверждать, что все они и сейчас так уж актуальны в сетевом сообществе — судьба их, равно как и самого мема Ктулху, абсолютно непредсказуема.
— Современный человек обязан владеть интернет-новоязом?
— Нет, владеть не обязан. Однако понимать, о чём идет речь он просто вынужден, особенно если претендует на звание «своего» в Сети, иначе он «не впишется в сетевой дискурс». Трудно ориентироваться в сети, не понимая, что такое забанить, блогерский, перепост или ретвит. Но уж говорить лытдыбр или дневник, обозвать ли себя величественно криведкой или аффтаром — это добрая воля каждого пользователя.
