Давным-давно, в разгар перестройки, когда негосударственные вузы плодились как грибы, в одном из таких, ныне почивших в бозе, учебных заведений я преподавал историю мировой культуры. И в этом же университете один из ныне здравствующих крупных иерархов православной церкви читал историю религии. Времена были смутные: люди, полжизни положившие на борьбу с «религиозным дурманом», считали своим долгом засветиться в храме, неумело крестясь то левой, то правой рукой. Государство как бы заглаживало свою вину перед церковью — и подчеркнутое уважение к священникам считалось и признаком хорошего тона, и официальной позицией общества.
Наверное, поэтому как-то за чаем в преподавательской я и поинтересовался у своего коллеги, не слишком ли наглую формулировку использую я в своих лекциях, когда утверждаю, что «церковь — это религия в ее государственной форме». «В принципе, так оно и есть», — ответил мне иерарх.