1
Надо отдать Советскому Союзу должное: республики и народы, входящие в его состав, он держал жестко. Даже очень жестко, а такие конструкции зачастую хрупки. И когда СССР рухнул, а Россия осознала, что силы удержать остатки империи у нее нет, родилась знаменитая формула: пусть регионы берут столько власти, сколько смогут удержать.
Сказано, согласитесь, красиво, но не всякую политическую декларацию стоит воплощать в реальную жизнь: действительность редко укладывается в хлесткие и простые формулировки. Процессы, начавшиеся после того, как первый президент России сам чуть не сделал себя последним, запустив цепную реакцию развала страны, быстро отрезвили наиболее здравомыслящую часть общества. Хотя недостаточно быстро, иначе мы бы не получили Чечню.
Впрочем, хорошо, что только Чечню — ибо на очереди был Татарстан и ряд кавказских республик. Да и на Урале губернатор Россель уже всерьез заговаривал о суверенном Идель-Урале, а на Дальнем Востоке прикидывали, до чего ближе — до Токио или до Москвы. И даже глава одного подмосковного района объявил воздушное пространство над своей территорией суверенным и стал требовать плату за пролет сквозь него у аэропорта Шереметьево, расположенного в соседнем районе. Короче говоря, призрак Киевской Руси, государства, состоящего из кучи удельных, беспрерывно воюющих между собой княжеств, стал на глазах обретать плоть и кровь.
И что особо важно: распад Союза и последовавший за ним полураспад Молдовы, Грузии и Азербайджана показали, что ни общая территория, ни общая армия, ни общие деньги, ни общая история не способны остановить сепаратизм. Как только в какой-либо стране обнаруживаются явные преимущества одного региона (или одного народа) по отношению к другим, так сразу появляются центробежные силы, рано или поздно разрывающие страну на куски. Между прочим, об этом свидетельствуют не только некоторые республики бывшего СССР, но и Чехословакия с Югославией или остров Кипр, например.
А выход отсюда только один: скрепить страну законами и государственными структурами, обеспечивающими равенство возможностей и ответственности, независимо от региона и того, кто его населяет. Именно отсюда родилась пресловутая «вертикаль власти», которую так долго выстраивает Москва (хотите понять, что это такое, посмотрите на инженерную модель «вертикали» — Эйфелеву башню).
Однако сразу должен оговориться: речь идет только о законодательном равенстве, а не о том, как оно воплощается в жизнь. У нас нет законов, разрешающих судьям на Дальнем, например, Востоке быть более продажными, чем в Поволжье, у нас нет декретов и указов, устанавливающих уровень коррупции на Кавказе, большим, чем на Северо-Западе, и звание москвича не дает жителю столицы льгот и привилегий при выезде за границу перед вологодцем или мурманчанином. Хотя в реальной жизни это далеко не всегда.
2
Так вот, о выезде за границу. С точки зрения калининградца, предоставление нам шенгенских виз — дело вполне естественное: географическое положение региона того требует. Но с точки зрения остальных ста сорока с лишним миллионов жителей России это не совсем так. Как ни крути, но возможность свободных поездок по всей Европе — это привилегия и большое удобство, а чем жители Калининграда их заслужили? Тем, что просто родились там, где родились? Жители нефтегазовых районов, например, основные деньги в бюджет зарабатывают, крестьяне Черноземья страну кормят, Урал — наша основная промышленность: те, кто во всех этих районах живут, не имеют права на свободный въезд и выезд из страны? То есть у нас все равны, но калининградцы несколько равнее? Вот с этого развал и начинается…
И еще кое-что о природе законов. Очень наивно полагать, что закон — это такое установление, которое устраивает всех. Уже упомянутый Ленин недаром утверждал, что государство — инструмент подавления одних групп населения в интересах других. Если мы внимательно посмотрим на большинство законодательных решений, то легко убедимся, что они всегда ограничивают возможности меньшинства в интересах большинства. Правда, это тогда, когда закон хороший. В нашей законодательной практике, увы, бывает и наоборот!
Но в случае с Калининградом, мы не можем не понимать: население области — менее одного процента населения страны, со всем отсюда вытекающим. А вытекает отсюда тот принцип, которого Москва жестко придерживается в переговорах с Евросоюзом: либо всем, либо никому! У нас все жители России равны, и никаких привилегий ни у кого нет — вон даже от северных льгот ничего практически не осталось, хотя на Север (в отличие от Калининграда) народ надо заманивать. Ну, а 0,7 процента населения…
Однако если для жителей Калининградской области Евросоюз (по чисто политическим соображениям) еще, возможно, и мог бы сделать исключение, то повесить себе на шею сто сорок миллионов россиян европейцы явно не готовы. И получается то, что получается: Москва категорически не желает вычленять визовые проблемы калининградцев из общего контекста отношений России и Евросоюза, а Брюссель с нескрываемым облегчением с этим соглашается. Калининградский регион маленький, а дыра в еврозаборе может получиться большая, или, как гласит русская поговорка, не буди лихо, пока оно тихо. А пообещать в очередной раз — почему бы нет?
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции Калининград.Ru
