На этот раз упомянутый вопрос возник после сообщения о том, что БФУ им. И. Канта занял 55-е место из 105 в национальном рейтинге университетов, в который вошли классические, федеральные и национальные вузы. С одной стороны, гордиться особенно нечем, середнячок — он и есть середнячок. С другой — это все-таки лучше, чем рейтинг, опубликованный буквально несколькими днями ранее, в котором БФУ — предпоследний, 99-й из 100.
И дело, как вы понимаете, не в том, что после первого рейтинга наш университет устыдился и за считанные дни рванул так, что обогнал добрых полсотни вузов. Всё проще: там, где мы предпоследние, учитывалась и востребованность выпускников — именно этот показатель утянул БФУ на самое дно. А чего, собственно, мы хотели? К сожалению, история никого и ничему не учит, даже если её знают.
Короче, если на ситуацию с БФУ взглянуть с точки зрения истории самой идеи университета на этой земле, то многое становится понятным, потому что учебные заведения такого типа возникают не там, где есть свободное место, а у кого-то завелись лишние деньги, а там, где в этом есть необходимость.
Но (и это важно!) не только и не столько необходимость в специалистах узкого профиля — для этого есть профобразование разных ступеней, сколько в подъёме культуры и науки на огромных территориях и в целых государствах. А в случае с Кёнигсбергской Альбертиной — ещё и для распространения определённого духовного влияния одного народа на другие, соседние...
Несложно заметить, что хотя тогда, в позднее средневековье, Восточная Пруссия по территории была несколько больше, чем нынешняя КО, но всё же Альбертина и по размерам, и по влиянию в университетском мире, и, главное, по национальному составу студентов выходила далеко за пределы не самой богатой и не самой густонаселённой, вполне купеческой провинции.
За годы, прошедшие после войны, нас почти убедили, что знаменитый «Дранг нах Остен» («натиск на Восток») — это чисто военное продвижение Европы на Россию, а Восточная Пруссия была её остриём. В каком-то смысле оно так, но только собственно война отсюда на российские территории за без малого тысячу лет приходила всего три раза. И то один раз это были не немцы, а Наполеон.
Зато Альбертина... Да вот для примера — далеко не полный список профессоров, деканов, проректоров университета — выходцев из Литвы: Абрахам Кулевец, издавший первую литовскую печатную книгу, Герман Михайловский (физик и математик), Анджей Орловский (врач), Станислав Рафайлович (теолог), Людвикас Реза (историк, исследователь фольклора). Ну, и Кристионас Донелайтис, разумеется. А ещё — сотни литовских студентов.
Примерно то же и с Польшей — например, тесно связанный с Альбертиной Коперник, или такие европейски известные поляки, как Целестин Мыслента или Матиус Преториус. А вот несколько интересных фактов из жизни знаменитого писателя Гофмана: в школьные годы, в Кёнигсберге, обучаясь в реформатской Бург-шуле, Э. Гофман попал под опеку ректора Стефана Ванновского из Осташина. Уроки живописи юный Э. Гофман брал у кёнигсбергского художника Томаша Матушевского, а уроки музыки — у композитора Христиана Подбельского. Оба — польского происхождения. В Кёнигсберге Э. Гофман познакомился с Захариасом Вернером (1768— 1828), с которым потом продолжил творческое сотрудничество в Варшаве. И так далее... Слушайте, а Кёнигсберг точно немецкий город?
Про связи Альбертины с Россией я уж не говорю: начиная с придворного врача Петра I и президента Медицинской канцелярии Блюментроста и представителей множества дворянских родов, вроде Разумовских и Милорадовичей, и кончая десятками российских учёных и академиков, так или иначе связанных с кёнигсбергским университетом. Да чего уж там, если фактический правитель России при Анне Иоановне, герцог Бирон, тоже учился в Альбертине — вот где оно, пресловутое острие «Натиска на Восток»!
Уверен, что в советское время именно такую, культуртрегерскую роль университета тоже понимали прекрасно — ибо по всем нормам СССР области ни по численности населения, ни по реальной потребности в специалистах учебное заведение такого ранга не полагалось. И вначале действительно был пединститут.
Но в Москве быстро сообразили, насколько удачно расположен Калининград с точки зрения влияния на вечно недовольную Балтию и какую роль в интеграции прибалтов может сыграть университет.
И тогда появился КГУ, а студенты из Литвы, Латвии и Эстонии учились в нём сотнями. Но этот процесс — процесс культурного и научного влияния — не военный набег, он развивается десятилетиями, если не столетиями, и КГУ просто не успел стать Альбертиной: СССР рухнул, геополитическая ситуация поменялась, а Калининград постепенно, очень медленно, но становившийся одним из центров русского культуртрегерского «Дранг нах Вестен» (натиска на Запад) превратился в отдалённую и изолированную провинцию.
Однако кое-какие остатки былого имперского величия в нём сохранились — и в первую очередь БФУ. Ну, не нужно региону столько гуманитариев и учёных, сколько он может производить, а при отсутствии системы федерального распределения выпускников — не нужно вдвойне.
Впрочем, это не значит, что РФ не нужен университет в Калининграде — это значит, что Россия ещё не поняла, как и зачем ей использовать этот удивительный инструмент: русский вуз в самом центре Северной Европы. Может, Российской Федерации и впрямь не столь уж необходим здесь, в эксклаве, ФЕДЕРАЛЬНЫЙ университет, но зато необходим университет МЕЖДУНАРОДНЫЙ — это если наше государство и впрямь намерено влиять на многие страны Европы, не только продавая им газ или пугая ракетами.
Особенно учитывая миллионную русскую диаспору в ЕС — но это тема особого разговора...
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции Калининград.Ru
