И неожиданный диагноз «порок сердца, требуется немедленное хирургическое вмешательство», сделанный местным эскулапом, Серёгу в недоумение привёл.
— Да я, — пытался он что-то доказать медику, — лыжные гонки по двадцать-тридцать километров бегал, по двенадцать-четырнадцать часов в поле «молотил»… — Эскулап слушал, головой кивал и стоял на своём: мол, что было — хорошо, а сейчас — в областную больницу, батенька, да не тяните.
В областной больнице Серёгу прооперировали — благо, наработанные методики ещё со времён Шора, его коллег, позволяют и нынешним хирургам работать качественно. А потом Воробьёв и на курорте побывал — почти месяц балдел от безделья в Зеленоградске. И так по дому, по работе истосковался, что едва положенный срок в санатории дотянул.
Живёт Воробьёв с женой Ниной Павловной в посёлке Хлебниково, это недалеко от Краснознаменска. Посёлок — а это более ста дворов — отстроился во времена, когда директором местного совхоза был Михаил Егорович Кулешов, царство ему небесное. При Кулешове дойное стадо почти на две тысячи голов тянуло, на птицефабрике от 35 до 50 тысяч кур и гусей выращивали, в Советск на мясокомбинат сдавали, своя пилорама была.
Михаил Егорович полагал: чем прочней на земле работник совхоза обустроится, тем крепче к хозяйству «привязан» будет, а потому выделял участки под строительство домиков, помогал живностью — куры, утки, коровы, поросята и сегодня едва ли не в каждом дворе, воевал с властями — и добился, что в Хлебниково газ провели. Словом, создал Михаил Егорович такую основу, что в посёлке и дома добротные, и едва ли не в половине из них — интернет (старики забавляются), тепло и чисто, а по улицам разгуливают утки да куры.
И всё же перестройка, неразбериха начала девяностых стороной Хлебниково не обошли: птицефабрика «приказала долго жить», пилораму растащили, коров под нож пустили, пахотные земли забросили — сегодня они бурьяном заросли. Молодёжь, понятное дело, кто куда подалась — в Советск, Неман, Калининград — хоть какую работёнку найти.
Воробьёву и таким, как он, — тем, кому за полтинник перевалило, подаваться в поисках заработка было и некуда, и незачем: впрочем, ничего иного они и не умели, как только землю холить и с неё кормиться.
На земле, понятное дело, богатым не станешь, а вот сытым и горбатым — это пожалуйста
Для начала Воробьёв и пара его приятелей решили собственное дело открыть. Они уже попробовали зерно выращивать. Урожай неплохой собрали, повезли сдавать на элеватор. А им там конкретно и без обиняков: деньги нужны — тогда за полцены, а если хотите по полной получить, тогда ждите, пока средства у нас будут.
Посовещавшись, друзья решили: сами будем зерно в муку перерабатывать. А что? — Ангар есть, техника — тоже. В «разведку боем» отрядили Воробьёва. Тот по инстанциям пошёл. И на первой же — полное фиаско. К специалистам из санитарно-эпидемиологической службы забрёл Сергей, там ему и объяснили, очень популярно, во что он и приятели ввязаться желают. «Выкатили» такой список запретов и ограничений, что Воробьёв и не понял: а для чего в таком случае власть, что на самом верху, что на местном уровне призывает людей активно и самозабвенно идти в предприниматели?
Посидели друзья за рюмочкой чая, потолковали, мол, поля брошены, а желающим их обрабатывать — чиновничьи «заслоны», припомнили и одного заезжего фермера. Тот приличный кусок земли в аренду взял, местным говаривал: «Не хотите, да и не можете на земле работать, — я вам покажу». Местные нахрапистости приезжего подивились, в кулак улыбку спрятали, да и потеряли интерес к новоявленному специалисту. А тот год покрутился, другой, а ещё через пару лет на штраф нарвался: на земле не словами — потом и горбом работать надо. Короче, «перегорели» несостоявшиеся члены фирмы по переработке зерна на муку.
Старейшина Хлебниково – дед Коля
В свои восемьдесят четыре дед Коля, как в посёлке зовут Гришина, на жизнь не жалуется: дом есть, пенсию от государства получает, по его словам, приличную — четырнадцать тысяч… Как по отчеству, дед Коля и не помнит: раньше дядей Колей величали, сегодня — дедом Колей.
— А пенсию я свою честно заработал, — невысокого роста, плотно сбитый, этакий мужичок-боровичок, дед Коля покуривает сигарету, неспеша размышляет. — И скотником был, и пастухом, работы не боялся. — Он в Хлебниково живёт с 1949-го года. На его глазах совхоз Дом культуры отстроил — большой, добротный. Там и концерты были, и кино показывали, кружки детские работали. Сегодня здание брошено, его потихонечку растаскивают. Была в посёлке музыкальная школа, да закрылась.
— И детсад-то у нас был, — рассуждает дед Коля, — да вот что-то пожарникам не понравилось. — А не понравилось пожарникам то, что ещё в довоенной постройке, но в добротно отремонтированном здании лестница, ну, не той ширины, которая предписана в новых требованиях. Пожарники штраф детсаду выкатили — 150 тысяч рублей, предупредили: «Не уплатите, закроем». Детсад — учреждение муниципальное, своих денег такую сумму заплатить нет, у местной власти средств тоже кот наплакал.
А я вот чего понять не могу: пожарники — люди государственные. Им без надобности над такими вопросами задумываться: лестницу перестроить — это же реконструкция здания, на сумму поболее, нежели 150 тысяч потянет. Да и какой смысл «гонять» деньги с одного счёта на другой — обе организации бюджетные. И не волнует пожарников, что десять ребятишек остались без крыши над головой. Кого-то, правда, в Краснознаменске пристроили, двух-трёх. Остальные дома сидят.
Местные подумывать стали: мол, десять детишек, а персонал — пять человек. Накладно, однако, для бюджета. Да и здание приличное. Никак, кому глянулось. Местные сомневаются, а власть молчит.
Везунчики-хлебниковцы
— Мы такие, — то ли в шутку, то ли всерьез рассуждают. — А ты сам посуди, — втолковывали, — от нас до города (это о Краснознаменске), — всего ничего — километр, пешком дойти можно. Да и завод-то кирпичный тоже под боком. Какую-никакую работёнку желающий всегда найдёт. Это к тому, что из отдалённых поселков, к примеру, из Добровольского в город да на завод добираться, да смену отдать — спать некогда. А в Добровольском, где постоянно гремят взрывы, к тому же и жить несладко: то стёкла в домах полетят, то дом зашатается и трещинами пойдёт — военные на полигоне «скучать» не дают.
Дед Коля на подобные темы не рассуждает, его иное заботит. Он всю жизнь на земле горбатился и никак понять не может: знакомый у него нытьём изошёл — тяжко, мол, без работы. Дед Коля к Воробьёву — у того знакомых хватает: помочь человеку Сергей попытался, на кирпичном заводе поговорил.
— Сколько, говоришь, платить будут? — поинтересовался нытик, — тысяч четырнадцать? Да я лучше дома буду сидеть, на рыбалку и охоту время останется. — И такие в Хлебниково случаются… А места здесь знатные: Шешупа, Неман — рыбы хватает. В лесу зверь встречается: кабаны, зайцы, косули. И гудит местный заядлый охотник: какой-то негодяй козочку стрельнул. Молодую, она и на три кило не тянула.
— Озверели люди, — гудит охотник. — Зверю-то нынче прокормиться тяжко. Раньше-то его, зверя, подкармливали и сами охотники, и леспромхозовские.
Надежды на перемены к лучшему? Ну, кирпичный работает, человек триста трудится, комбикормовый строится, недалеко закладывается Балтийская атомная. Может, и оживёт район. А вот земля… За неё душа болит. Не пашется она, не рожает… А ведь ей, земле, и ласка, и уход, и заботы нужны. Вот только когда ещё здесь появятся такие, как Михаил Егорович Кулешов? И появятся ли? Пока же, как говорит Воробьёв, натуральным хозяйством кормимся: надеждой сыт не будешь.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции Калининград.Ru
