В каком году — не сказано, с какой беды — неведомо, но поселился в Анклаве Зеленый Змий о неисчислимых головах и начал бесчинствовать: молодцев и девиц с ног валить, почтенных старцев скотинить, исправных хозяев хозяйства лишать. Только откроет, бывало, анклавец сосуд с зельем хмельным — оттуда уже Змий алкогольный ползет! И ведь что особо противно: день на календаре — вроде как красный, а Змий — зеленый…
И настолько змееныши того Змия в анклаве расплодились, что даже к деткам невинным приставать стали. Возьмет, к примеру, дитя неразумное баночку джина с тоником или мед-пива пенистого, а там его уже змееныш подстерегает, с пути истинного сбивает, на кривую дорожку налаживает…
И стала жизнь в том Анклаве разваливаться: поля не паханы, коровы не доены, дома не строены, бумаги не писаны! Иной молодец на железном коне направо ехать хочет, а Змий его налево поворачивает — и ни коня, ни молодца. А уж приложить по змиеву наущению первому встречному супостату со всей богатырской удалью — так это сплошь и рядом. Правда, потом завсегда оказывалось, что был то не ворог лютый, а калика перехожая, безвинная, или даже женушка ненаглядная — отвело глаза молодцу чудище алкогольное. Красны девицы — и те блюсти себя перестали, незнамо от кого в подолах приносить начали. Говорят, Змий проклятый, виноват, а остальное запамятовалось.
Короче, времена настали безвременные, не день и ночь за окном, а хмелье и похмелье: в хмелье люд христианский песни поет и со Змием милуется, а в похмелье — слезы льет да убытки подсчитывает, инда стон стоит по всему Анклаву! Долго ли, коротко ли так шло, но долетели народные стенания до Красного замка, где в раздумьях о счастье народном жил государев воевода Георгий-свет Победоносный, богатырь, из стольного города в Анклав присланный — анклавцев оберегать и пестовать.
Вот и доложили богатырю ближние да окольничные: бесчинствует, мол, Змий, спасу нет! Совсем народишко оскудел, погубит и млада и стара Змиева стеклотара. Вставай, богатырь, за Анклав русский, зови Змия на сечу лютую!
Однако скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается: и в заморских землях с той напастью боролись, и на Руси ратоборствовали всяко разно, а толку нет. Уже и указы издавали о недопущении впредь, и изводили нечисть алкогольную чем ни попадя, и народ убеждали, что всухомятку естся лучше — все не впрок: иные даже того Змия по домам разводить приспособились, втайне от ока государева.
Стали в Красном замке думать да рядить, как чудище одолеть и землю родную анклавную от него избавить. Одни кричат: пусть, мол, Дума постановление постановит о немедленном змиевом упразднении, другие предлагают заставы богатырские по всем кордонам разослать и Змия на дальних подступах изводить, третьи полагают, что надо через мошну действовать: у кого деньги есть, у того и Змий заводится. А как только у народишка денег не станет…
Слушал их, слушал Георгий-свет — да как гаркнет: «Хватит думу думати, пора дело делати! А призвать сюда дружинушку мою славную, дружинушку милицейскую, принципиальную да муниципальную…» Кликнули дружинушку, и повелел им богатырь Змия со змееныши изводить, где ни увидят, особливо на улицах, а неразумных анклавцев вразумлять через кошель: обязать платить за дружбу со Змием в казну государеву. Может, обидно кому станется…
А еще повелел богатырь Георгий-свет змиевы логовы поуменьшить, чтобы иной добрый молодец али красна девица семь пар башмаков истоптали, прежде чем сосуд с тем Змием нашли да купили — глядишь, и поленится кто за семь верст киселя хлебать. И особо о детях неразумных озаботился: повелел под корень расточить торжища, где хоть малый змееныш водится, если его купчины толстопузые да жадные из корысти малым сим продают.
И бысть сеча лютая, непрерывная! Дружинушка не спит, не ест, по улицам рыщет, искореняет да вразумляет, воеводы по кабакам да трактирам ратоборствуют, все ближние и дальние (до самого окольничного) к вечеру уже еле ноги тянут и едва лыко вяжут, а наутро снова в бой: шипит Змий, по углам прячется, то тоником прикинется, то энергетиком, его в дверь гонят, а он в окно лезет! Да еще и люд неразумный так и норовит за победу над ворогом лютым выпить, что ни пятница с субботою, а иные и будние дни прихватывают.
Бились-бились, пока счет дням не потеряли, а потом передохнули и снова биться стали: бутылки гремят, сирены милицейские воют, кого-то уже тащут и не пущают, по всем скверам, паркам и торжищам погоня гремит. Вертится Змий, перегаром пышет, головы дурманит, в одном месте его за хвост прихватят — так он в другом голову кажет…И двоится, а то и троится в глазах: его — штрафом богатырским по морде, ан то и не морда вовсе, а так, одна видимость! Но не оскудевает сила русская, ломит ворога, аж брызги сивушные на четыре стороны света летят.
Вот тут бы и кончить речь ворога одолением да пиром богатырским — сказка же! И я, мол, там был, мед-пиво…чур меня, какие мед-пиво — чай-кофе пил, по усам текло, да в рот не попало!
Но скоро только сказка сказывается, а настоящее дело, почитай, еще впереди.
Оно и ладно, лишь бы делалось!
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции Калининград.Ru
