«Борьба с невидимым врагом»: в Калининграде почтили память ликвидаторов аварии на Чернобыльской АЭС

В Калининграде в понедельник, 26 апреля, почтили память ликвидаторов аварии на Чернобыльской АЭС. Мероприятие, приуроченное к 35-й годовщине трагедии, прошло у памятника на Гвардейском проспекте.

В регионе интересы ликвидаторов и ветеранов подразделений «особого риска», участвовавших в устранении последствий чернобыльской аварии, представляет областной союз «Чернобыль». Организацию создали в 1990 году. Корреспондент Калининград.Ru пообщался с одним из ликвидаторов, участников боевых действий в Афганистане, заместителем председателя областного союза «Чернобыль» Владимиром Чугаем.

— Расскажите, чем сейчас занимается ваша организация?

— Моя задача сейчас — работать с личным составом, как в армии говорят. Вдовы, ликвидаторы, чернобыльские инвалиды — каждый идёт со своим горем. Мы всем помогаем в получении государственных пособий и льгот, стараемся содействовать и в решении других проблем.

— Как вы попали на Чернобыльскую АЭС?

— Об аварии я узнал 2 мая. У нас в [военной] части был физкультурный день: эстафеты, волейбол, футбол — спортивная обстановка. Вдруг вызывает меня командир и говорит, что пришла директива: от нашего полка требуются четыре вертолёта Ми-8 и экипажи, а меня ставят за старшего, и мы должны будем улететь в Чернобыль уже на следующий день. Я на тот момент только что прибыл из Афганистана, поэтому мне удалось уговорить командира поставить кого-нибудь вместо меня. Так я на два месяца отсрочил свою командировку, а потом с аэродрома Энгельса в семь утра вылетел в Чернобыль.

— Как выглядели окрестности атомной станции спустя два месяца после трагедии?

— Первое и самое глубокое впечатление оставила заброшенная Припять. Мы пролетаем в город, на улице солнышко, река течёт, а балконы и форточки открыты, бельё висит, во дворах игрушки брошены, кругом тишина, никого нет. Люди побросали абсолютно всё, уезжая из города. Уже два месяца после взрыва прошли, а вещи так и находились нетронутыми. Тяжело было смотреть, как детская карусель крутится от ветра. Даже мне, человеку, прошедшему войну в Афганистане, от этого вида на душе очень тяжело.

— В чём заключалась ваша работа в Чернобыле?

— Я был заместителем командира эскадрильи по авиационно-технической службе. Мы должны были готовить вертолёты и самолёты к полётам и выполнять регламентные работы. В эскадрильи было два больших Ан-12, два Ан-24, три вертолёта Ми-24 для радиационных разведок и четыре Ми-8 для перевозок техники и людей, и наша задача была держать всё это в исправном состоянии.

Мы жили за пределами тридцатикилометровой зоны отчуждения и добирались до станции на вертолётах. Всего каких-то 10-15 минут — и мы уже в Чернобыле: взлетаешь и садишься. Усталость зависела от того, кто какую задачу выполнял. Например, на Ан-24 брали пробы воздуха ежедневно и передавали их учёным. На Ан-12 раз в неделю возили в Семипалатинск частицы земли и некоторых животных: кур, поросят, овец — всё это отвозили туда, чтобы проверить на радиоактивность. Как помню, разведчики наши высаживались в разных местах и брали пробы грунта в специальные ёмкости.

— Руководство Советского Союза отблагодарило ликвидаторов?

— Многие получили ордена, медали, благодарности. У меня, к примеру, почётная грамота от тогдашнего генсека Михаила Горбачёва, и многие из нас получили то же самое. Кто-то обижается, кто-то — нет.

— Как долго продолжалась ваша служба после ликвидации?

— Всего пять лет, в 1991 году ушёл. Не из-за здоровья, из-за развала армии, что связано с распадом СССР. Армия начала валиться, в неё стали приходить «странные ребята». Тогда я понял, что в такой армии служить не буду.

— Если сравнить войну в Афганистане и аварию на атомной электростанции, где вам было страшнее находиться?

— Даже не знаю. В Афганистане ты знаешь, где враг, что надо делать, где взрывать, где стрелять, а в Чернобыле ничего не понятно: вроде бы тишина, но кругом убивающая радиация, и никто не знает, что с ней делать. Информации практически не было никакой, всё держалось в секрете.

— Получается, вы боролись с неизвестным врагом.

— Да, совершенно точное выражение. Всё скрывалось, как я уже говорил. Даже нам не говорили, какую дозу облучения мы получали за день. Дозиметры наши нам не показывали уровни радиации в атмосфере, мы их сдавали в конце дня, и если где-то уровень зашкаливал, мы об этом не знали.

Где-то в 94, а то и в 95 годах у меня начались проблемы со здоровьем: то там болит, то тут. Я не обращал на это внимание, а потом эти симптомы стали сильнее. Тогда я жил в Саратове, летом там температура до сорока градусов может доходить, а мне с лучевой болезнью на солнце находиться нельзя, не очень-то это приятно. Мне приятно, когда дождичек идёт, тучки кругом — вот тогда я чувствую себя намного лучше. Поэтому и переехал я в Калининград.

А вообще я оптимистично смотрю на жизнь. У меня четыре внука и один правнук — есть чем заняться. Мне некогда скучать, некогда о чём-либо думать. Я своих детей практически не видел из-за службы, курсантом работал целыми сутками пять дней в неделю, а в командировке за границей бывал неделями-месяцами, вот и были дети на жене, она ими занималась. А внуками уже с удовольствием занимаюсь я. Мой старший внук служит сейчас в Алтайском крае на границе с Казахстаном, другой внук заканчивает нашу БГА, но сейчас ушёл на шесть месяцев в плавание, вернётся и будет защищать диплом. Нужно смотреть на жизнь с оптимизмом, я сам не пессимист и такие настроения не разделяю никогда.

Автор: Денис Лобов. Фото из личного архива