Андрей Кудрявцев: Кризис — это не только угрозы, но и новые возможности

— Насколько Россия сегодня зависит от мировой экономической ситуации?

— Во-первых, мир уже давно стал глобальным, и изолированным себя не может считать никто. Во-вторых, нужно помнить о размере нашей экономики. ВВП России — два триллиона долларов. ВВП США, для сравнения — 17 триллионов, Еврозоны — 19 триллионов, Китая — девять триллионов долларов. Вот наше положение в мире. Поэтому мы зависим от многих факторов — в том числе и от цены на нефть, и от её потребления в мире.

— Относительно роли Калининграда существуют два противоположных мнения. Первое — что мы абсолютно дотационны и зависимы от федерального центра, а второе — что мы платим в федеральный бюджет гораздо больше, чем получаем от Москвы. Где здесь правда?

— Это смотря как считать. Если посчитать объём денег, которые собирают на данной территории, то эта сумма, конечно, больше, чем тот бюджет, который у нас есть. Но дело в том, что мы, как и все регионы, обязаны участвовать и в содержании армии, и в охране границ государства, и отсылать в Москву деньги на эти цели.

Поэтому, если говорить с точки зрения формирования бюджета, то мы дотационны, а если, повторю, сравнивать собираемые суммы и суммы, которые здесь тратятся, то они несопоставимы.

— А как насчёт страстей вокруг курса валют?

— В отношении евро волнения понятнее: наши соседи и партнёры — в зоне этой валюты. Доллар значительно меньше должен занимать наше внимание, так как расчёты по поставкам ведутся в основном не в долларах, а в евро. Вы вот живо интересуетесь курсом юаня?

— На Дальнем Востоке очень даже интересуются.

— Нас всех он должен интересовать. Потому что наш товарооборот с Китаем больше, чем с Америкой.

— Но расчёты ведь пока всё равно идут через доллар?

— Как бы то ни было, себестоимость товара формируется в китайских юанях. Наш интерес к доллару пока ещё инерционный и чисто технологический. То, что сейчас происходит с рублём, — это результат противостояния. Цена на нефть падает, паника в отношении валюты спровоцирована спекулянтами, подхвачена напуганным населением, которое переводит свои рубли в доллары и евро, потом, по необходимости — обратно, при этом каждый раз теряя.

Да, есть объективная зависимость между стоимостью нефти и курсом валют. Но если фундаментально, то расчёты показывают: падение цены нефти на 20 долларов опускает курс нашей валюты где-то на два рубля. То есть объективно соотношение рубля должно находиться где-то в районе 40 — к доллару и около 50 — к евро. Всё остальное — результат паники и слухов, что «завтра будет 100 и 200». Растёт спрос, растёт курс, возникает дефицит валюты, что рождает новый виток.

— Получается, всё-таки глава Минэкономразвития Алексей Улюкаев в своём нашумевшем высказывании: «Если у вас зарплата в рублях, вас не должен интересовать курс доллара» оказывается не совсем прав.

— Он должен вас волновать, но в части формирования корзины сбережений. А в части расходов у калининградца большее внимание должно быть к уровню инфляции, а потом к курсу евро. Потому что наш товарооборот с еврозоной гораздо выше, чем с долларовой зоной. А вообще наибольшее внимание должно быть приковано к той валюте, в которой человек больше тратит.

— На памяти россиян были и плавные подъёмы благосостояния, и резкие обвалы. С учётом вашего жизненного и профессионального опыта — чего ждать в ближайшее время?

— Здесь всё будет зависеть от внешних факторов. От того, будет ситуация на внешних площадках успокаиваться или же, наоборот, нагнетаться. По телевизору говорят о том, что страны ОПЕК отказываются сокращать добычу нефти, а Саудовская Аравия даже её нарастила. И поэтому цена на нефть упала. На самом деле к реальной цене нефти эти действия отношения не имеют!

Почему? Если взять объём добываемой во всём мире нефти и объём нефти, торгуемой на бирже, то это 1 к 100. Один процент реальный, остальные — виртуальные. Это огромная игра — торгуются фьючерсы, крупные фонды вкладывают средства, цена последовательно гонится вверх.

Аналогично возможно и обратное движение. Достаточно пригласить в Госдеп руководителей нескольких фондов и попросить изменить инструментарий: вкладывать, например, не в нефтяные, а в товарные фьючерсы. И цена пойдёт вниз — в соответствии с теорией спроса и предложения.

— Вы сейчас упомянули о влиянии, который имеет «вашингтонский обком». Но наша страна всё более ориентируется на свои силы и ресурсы, декларируя независимость от иных центров влияния.

— Если Россия перейдёт на торговлю своими энергоресурсами за рубли, то влияние внешних факторов снизится.

— Но кто же будет покупать нефть и газ за рубли?

— Те же, кто сейчас покупает их за доллары. Вынуждены будут держать рубли в резерве для расчётов с нами. Переход к таким взаимоотношениям — вопрос нашей политической воли. Это дело продавца, за что продавать: за рубли, доллары или юани. Китайцы, кстати, сейчас идут в направлении торговли за национальную валюту.

— Все сейчас вспомнили про 1998 год, про 2008 год и про все другие памятные годы. Насколько ситуация схожа?

— Ситуацию нельзя сравнивать. Сейчас, я считаю, Центробанк ведёт правильную политику: рынок должен регулировать курс валюты, и для этого нет смысла сжигать золотовалютные резервы. Себестоимость производимых в стране товаров формируется в рублях, так что в пересчёте на валюту наши товары становятся для внешних рынков дешевле, то есть более конкурентоспособны по цене. Это обстоятельство даёт импульс промышленности.

Когда что-то происходит, следует смотреть — а кому это выгодно? Ослабление национальной валюты выгодно государству, как ни странно. Снижение курса на один рубль позволяет собрать в бюджет дополнительно 180 миллиардов рублей, а государственные обязательства — рублёвые. Цена нефти падает, рубль ослабевает, а объёмы поступлений сохраняются.

— Сколько нужно удерживать запрет на ввоз товаров (в первую очередь продовольствия), чтобы произошло максимальное замещение импорта? Речь именно про внутреннее замещение, а не про простую смену поставщиков.

— Быстро нарастить производственные мощности без инвестиций невозможно. Мы закрыли импорт, но ничего не предложили промышленности для его замещения.

Предприниматель, который сейчас видит, что освободилась некая ниша на рынке и есть шанс её занять, куда идёт со своим бизнес-планом? В банк. И что он там видит? Что процентная ставка выросла, что риски возросли, что банк вообще неохотно кредитует, а государство никаких программ поддержки импортозамещения не предусмотрело.

То есть продолжится тот процесс, когда продолжится тот же импорт, но только через других поставщиков, по более длинному пути и, разумеется, дороже. За такую «кривую» логистику заплатим мы с вами.

Решение о закрытии рынка для импорта нужно было принимать в комплексе с целым рядом программ поддержки отраслей. Это может быть, например, субсидирование процентной ставки по кредиту. А у нас одновременно с закрытием импорта практически закрылось и финансирование. С одной стороны, сворачиваются предприятия, которые работали на импортном сырье, но нет и возможностей развить альтернативу, так как нет условий для инвестиционного цикла.

— Можно ли сравнивать условия, в которых работают российские и зарубежные предприниматели? Имеются в виду отношения с банками и с тем же государством.

— В Европе, на самом деле, не всё так хорошо, как видится. Да, там более дешёвые и более длительные финансовые ресурсы для бизнеса, но там выше налоги. Там труднее уволить разгильдяя-сотрудника. В той же Италии, кроме генерального директора по закону ты не сможешь уволить никого. Норма прибыли в Европе гораздо ниже. Правда, ниже и степень риска. Но бизнес — это вообще плата за риск. И чем он выше, тем выше доходность.

Времена предстоят сложные. Но не стоит отчаиваться. Всякое ухудшение среды влечёт не только угрозы, но и возможности. Возможность приобрести бизнес по более низкой цене, возможность открыть новую потребность у людей, которую можно удовлетворить. И тот, кто сделает шаг вперёд — устоит. Утонет тот, кто будет стоять на месте и сетовать на судьбу. В конце концов, опыт показывает, что основные деньги зарабатываются именно во времена кризисов.