Михаил Салес: Мне ужасно больно за людей, которые строили Россию

Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор.

Эту фразу из уст не кого-нибудь, а директора и режиссера областного драматического театра завзятые театралы могут услышать на одном из показов спектакля «К нам едет ревизор» по мотивам пьесы Гоголя.

Народный артист России Михаил Салес исполняет сразу две главные роли — и режиссера-постановщика, и Городничего.

Спектакль начинается с сауны. Должностные лица парятся и потягивают пивко. В качестве музыкального сопровождения звучит «Мурка». Тут-то им и приходит известие о прибытии пресловутого ревизора. Приносит сию новость Городничий. С тоненькой косичкой, он немного походит на колумбийского мафиози. Обилие татуировок на телах прочих чиновников также явно свидетельствует об их богатом уголовном прошлом.

В качестве декораций в спектакле используется Кремль — на нем, как на диване, вольготно развалившись, сидит сам городничий. Денежки Хлестаков в руки не берет, а предлагает лебезящим перед ним чиновникам складывать их в копилочку — в виде церкви.

И за всем наблюдает сам Николай Васильевич — сначала сидит в профиль, но постепенно поворачивается и взирает на происходящее безобразие прямо.

— Я когда-то хотел поставить спектакль в жанре хулиганства в двух действиях , но постеснялся, посчитав это выпендрежем. Хотя теперь жалею, наверное, надо было, — объясняет Михаил Салес. — Вся эта история очень близка к тем, которые мы знаем. Сейчас ведь многие важные вопросы решаются в сауне, в кафе. Вот и я нагло перенес действие в сауну. Был у меня знакомый — совершенно жуткий бандюга, у него коса была. И я решил своему городничему такую же заплести. Эта косичка — как признак чокнутого человека, который ничего не боится, даже суда Божьего. Но мне бы очень хотелось, чтобы все понимали — этот спектакль — не скабрежничество, это спектакль-переживание.

— Михаил Абрамович, в спектакле вы едины в двух лицах — и режиссер-постановщик, и городничий. Тяжело сочетать в себе две эти ипостаси?

— Я не хотел играть городничего, меня художественный руководитель уговорил. Конечно, сочетать тяжело: пропускаю какие-то вещи и как режиссер, и как актер. Однако ж когда нахожусь на сцене, то стараюсь абсолютно абстрагироваться и работать как артист, но иногда, особенно за кулисами, становлюсь обычным человеком. Мне мешает шум, так я уже и не знаю, кто я. Воспитание-то у меня старенькое, нас учили, что театр — это дисциплина, от нее зависит атмосфера, а от атмосферы — успех. Сейчас совсем все иначе, некий бардак. Театр отражает то, что происходит в стране.

Талант мошенника

— Хлестаков — это герой сегодняшнего дня? Пустой человек, который разбогател лишь благодаря своей наглости и самоуверенности.

— Хлестаков у Гоголя — некая финтифлюшка, 23 года ему и он совершенно нечаянно попал в те обстоятельства, когда напуганные чиновники приняли его за ревизора. В пьесе он жертва — жертва обстоятельств. А мне кажется, что если сегодня молодой человек попадет в подобную ситуацию, когда его спутают с некой важной особой, он сделает это своим бизнесом и обогатится. Чувствую, у него это неплохо получится. Потому что у нас в государстве вор на воре и вором погоняет, и стоит только намекнуть, что ты можешь их разоблачить, как они тут же понесут взятки.

Хлестакова играет Василий Швечков, молодой артист, он ничего так с ролью справляется. То знаменитое пьяное хвастовство у Городничего дома, где Хлестаков кричит в запальчивости: «Я такой, я везде, везде» у Швечкова-младшего переходит чуть ли не в фашистскую агрессивность.

У Гоголя Осип, слуга Хлестакова — старичок, а у нас — молодой прохвост, такой же аферист, который Хлестакову помогает. Но он трезво смотрит на вещи, понимает, что его барина приняли за другого и что мошенничество все-таки наказуемо. Ведь что больше всего губит людей? Жадность. Это огромный талант надо иметь, чтобы вовремя остановиться и уйти со сцены.

— Да и Хлестаков — весьма одарённый малый. Не каждый сможет так убедительно сыграть ревизора...

— Хорошо, что это понятно из спектакля. Мошенником вообще быть гораздо сложнее, чем брать взятки, сидя в кабинете. Мошенник — это талант особенный.

Театр — не аптека

— Вы же не в первый раз ставите «Ревизора»...

— Я ставлю «Ревизора» пятый раз, и все спектакли — разные. 17 лет назад я был художественным руководителем драматического театра, я поставил «Ревизора». И те актеры старой гвардии, которые и сейчас и тогда были задействованы в спектакле, в один голос утверждают, что Россия изменилась. Какие-то вещи стали лучше, какие-то — катастрофичнее. Но проблемы коррупции в России остались прежними, и по-прежнему мы над собой смеемся. Так что и мы с вами — тоже классики, потому что живем по тем же законам, о которых Гоголь писал 200 лет назад!

Многие политики (и именно политики) любят утверждать, что та нация, которая умеет смеяться над собой, — здоровая нация. Но мне все время хочется изменить эту фразу: но почему бы не жить так, чтобы над собой не смеяться?

— Интересно, сколько времени еще над собой смеяться будем?

— Неизвестно. Народ безмолвствует — как у Пушкина. Россия — могущественная страна, она уникальна совершенно.. Она столь терпелива, что я даже не знаю... Вот стою в магазине, долго стою. Зову продавщицу, может, слишком громко зову и эмоционально. И тут же человека три из очереди, особенно из старичков, начинают меня ругать за то, что я нетерпелив. «Да как вам не стыдно? Она же на работе!»

— Это хорошо или плохо, что русские люди такие терпеливые?

— Это плохо — с одной стороны. Может, не будь мы такими долготерпеливыми, лучше бы жили. Но я никого не призываю на баррикады, потому что не политик. А всем молодым журналистам на подобные провокационные вопросы отвечаю так: при коммунистах театр был трибуной. Со сцены вещали, провозглашали лозунги, я сам Сергея Мироновича Кирова играл. Это был великий советский театр. Хороший или плохой, но он был. Затем началась горбачевская перестройка, и театр стал аптекой. Он выдавал рецепты, как надо жить, выписывал лекарства. Была убрана цензура, и разрешили ставить все черные пьесы. И все за это схватились. А сейчас чудесное время переживает российский театр — он не должен быть трибуной, он не выписывает рецепты, он просто поднимает проблему, а ее решение возникает в зрительном зале, если идеи драматурга и режиссера достанут до ума и сердец зрителей.

— В качестве копилки используется деревянная церковь, кажется, из ансамбля Кижи...

— Сегодня церковь, да простит она меня, я человек верующий, недалеко ушла от государства, слишком уж все в золоте. Вот когда народ будет хорошо жить, я буду уважать и церковь, и Кремль. А когда народ голодает... А он действительно голодает.

Совсем недавно в «Виктории» возле Южного вокзала стал свидетелем одного события, которое до сих пор не могу забыть. Купили мы продукты с супругой, и она пошла в аптечный кисок. Я сел на скамеечку, подходит ко мне очень интеллигентная бабушка. По внешнему виду — будто бы учительница, очень стереотипное у нее лицо. И так ей неловко: Вы не поможете мне? На хлеб не хватает 10 рублей. Я достал 100 рублей, отдал, а она, когда размер купюры увидела, так заплакала, что я до сих пор не могу прийти в себя. Она явно не алкоголичка...

Мне ужасно больно за людей старшего поколения, которые строили Россию, которую сегодня разворовывают. За тех стариков, которые на хлеб просят, они же эту нефть искали, Байкало-Амурскую магистраль строили, пусть она никому не нужна, но они же жизни положили. А Городничий захотел — выстроил у себя дома «Россию». Почему бы не прикурить от нефтяной вышки? Если куранты на Кремлевских часах мешают, их можно выключить.

Я хотел закончить спектакль тем, что Россию растаскали, разворовали. Страну ведь действительно растаскивают, из нее огромные деньги вывозятся. Невероятное явление, о котором говорят все, но никто его не останавливает. Мне за державу очень обидно. У меня четыре сына и я думаю: что будут сыновья делать? Вот младшему сейчас 15, и как его воспитывать? Воспитывать хорошим парнем — он будет плохо жить. Воспитывать бандитом? Я так не умею.

Последний день России

— Так если бы Гоголь посмотрел на наше житие, что бы с ним сделалось?

— Меня интересовало всегда, а теперь особенно: а если бы Гоголь смотрел на нас? Да он бы очумел от того, что увидел. Я думаю, он бы умер — от стыда. Театр у нас, конечно, приличный, но технически оснащен слабенько. К чему это я? Я бы хотел, чтобы в процессе спектакля Гоголь краснел.

Историю с прибытием в уездный российский городок ревизора, которую Гоголь потом представил в виде пьесы, Николаю Васильевичу поведал Пушкин. Однако драматург написал эту пьесу спустя много лет. Тогда, когда увидел картину «Гибель Помпеи». Я задал себе вопрос: а какое отношение имеет гибель Помпеи к «Ревизору» Гоголя? Но потом понял, что все гораздо проще: это Судный день. Мне кажется, что его надо бояться. Бог терпелив, велик, но когда-то Он нас действительно накажет.

— Есть ли в спектакле хоть один положительный персонаж?

— Это Гоголь, он же — наша надежда, мы не живем без надежды. А несчастные в спектакле — все. «Отсюда хоть три года скачи, ни до какого государства не доскачешь». И потому в городе 30 лет все госслужащие безнаказанно воруют, и никто их не хватает. А сейчас какой-то ревизор инкогнито приехал, и они не знают, что с ним делать. Безнаказанность — штука страшная. В нашей России — особенно. Человек украл — проскочило, взял взятку — опять проскочило. И он втянулся... А тут представьте, что и контроля-то никакого нет.

Я всегда шучу, что сегодня в России из коммунистического прошлого нужно ОБХСС вернуть. Я думаю, многие перестанут воровать, потому что ОБХСС — это был такой контроль! Его боялись страшно. Воровали, конечно, но тайком и очень боялись. Сейчас же в наглую крадут все подряд. Смотрел недавно передачу «Человек и закон». Узнал, что миллиарды воруют в космосе. Уже космос воруют! Миллиардами!

— Самым трогательным моментом в спектакле кажется сцена, в которой дочь Городничего Маша, обручившаяся с Хлестаковым и обманутая им, выходит и со слезами на глазах, проникновенно так, вопрошает всех собравшихся, которые над ней потешаются: «Господа, что же вы? Что же вы, господа?» Ощущение такое, будто она одна осознала, наконец, в каком обществе живет.

— У Гоголя, кстати, этой сцены нет, это у нас родилось. Мне хочется, чтобы в спектакле и легкость была, и смех, чтобы где-то и взгрустнулось, но чтобы когда зритель ушел из театра, ему сделалось, черт возьми, как-то страшновато.

Спектакль заканчивается тем, что сам Гоголь объявляет о приезде проверяющего, и одному Богу известно, кого конкретно он имеет в виду.

Фотографии Дениса Туголукова и Геннадия Филипповича предоставлены Областным драматическим театром