«Как они нам врут-6»: немного о том, почему только не сжата полоска одна

Непростая задача, ибо многие ещё помнят голые витрины, продуктовые карточки, колбасные поезда, длинные очереди и могут сравнить...

Впрочем, непростая — не значит невыполнимая: к счастью для всепропальщиков, подросло новое поколение, не слишком образованное, но зато весьма креативное, для которого «пустой магазин» — это магазин не без товаров, а без покупателей или без патронов, «карточка» же — это такая штука, на которой деньги лежат. С подобными людьми просто, они больше приучены верить, чем знать. А вот для других есть особые приёмы.

Да чего там далеко ходить за примерами: в комментариях под прошлой статьей из этой серии несколько человек рассказывали о запустении, заброшенных деревнях, непаханых полях... Короче, «лес обнажился, поля запустели, только не сжата полоска одна, грустную думу наводит она». И главное, что всё правда, всё так и есть — и бывшие фермы, и бывшие села.

Впрочем, на этом факты кончаются, и начинается, как сейчас модно говорить, нейро-лингвистическое программирование, или, проще говоря, брехня. Все это, развал и запустение, — они здесь и сейчас? Да, это очевидно! А у власти здесь и сейчас кто? Ну, вот... И никто из этих всепропальщиков никогда не расскажет вам, что программа по уничтожению неперспективных деревень началась ещё в шестидесятые годы прошлого века и воплощалась в жизнь до самого развала СССР — именно тогда умерли порядка 150 тысяч русских деревень. Всего же предполагалось уничтожить  около 200 тысяч поселений...

И вот к чему это привело: «возросли затраты на перевозку колхозников к месту работы на поля, плохое состояние дорог и большие расстояния во внутрихозяйственной транспортировке стали причиной резкого падения производительности. Органические удобрения в виду невыгодности их дальней перевозки стали замещаться минеральными. Обрабатывать отдалённые угодья оказалось нерентабельно: в Нечерноземье по этой причине было выведено из оборота почти сорок процентов сельскохозяйственных земель. Ежегодно терялись пятая часть собранного зерна и треть урожая картофеля, уменьшилось производство молока: один километр перегона коровы от пастбища к месту дойки приводит к снижению удоя в среднем на один литр».

Это, чтоб вы знали, цитата из какого-то студенческого реферата начала девяностых годов — тогда о таком положении на селе знали даже студенты. А сейчас цитаты из подобных газетных и студенческих описаний двадцатилетней давности нам выдаются за описания того, до чего довела село нынешняя власть.

К тому же ещё больший удар по селу нанесло распадение колхозов в девяностые: худо-бедно, но в СССР было выстроено крупнотоварное сельхозпроизводство, которое по кусочку тупо раздали всем желающим. Не знаю, на что рассчитывали тогдашние либерал-демократы, но это все равно, что раздать завод — так, чтобы каждому рабочему досталось по станку, — и ждать, что они сами по себе начнут, как и прежде, собирать танки и самолеты.

Кстати, очень характерная деталь: среди главных идеологов уничтожения неперспективных деревень были такие видные «архитекторы перестройки» и лидеры демдвижения, как Заславская и Яковлев. А теперь именно их соратники и идейные последователи громче всех обвиняют нынешнюю власть в развале сельского хозяйства. А ей приходится, как некогда пел Высоцкий, «отбирать наши пяди и крохи», и, поскольку дождь из крестьян, коров, свиней и тракторов все никак не выпадает, происходит это медленно и непросто...

А теперь — вторая фигура марлезонского балета. В экономике всегда всё сложно и каждой положительной тенденции противостоит отрицательная, а многие вполне хорошие экономические процессы объективно противостоят друг другу, как бы нам ни хотелось, чтобы этого не было. Я уже как-то упоминал, что при нынешней власти в стране исчезло в двадцать два раза меньше деревень, чем за предыдущие годы. Но ведь и это плохо, раз исчезают, разве не так?

И да, и нет. Мы уже как-то привыкли сравнивать состояние нашего села с сельским хозяйством более развитых стран, и, разумеется, не в нашу пользу. Но вот интересные цифры: доля сельского (занимающиеся с/х) населения в США — 7%, Германии — 3%,  Англии — около 9%, РФ — 26%. И если рассчитывать на то, что мы, выстраивая современный аграрный сектор, движемся в том же направлении, то приходится признать, что количество сёл по-прежнему будет уменьшаться, а распахать всю нашу колоссальную территорию силами пяти-десяти процентов населения нам тоже не удастся, хотим мы того или нет.

В конце концов, то западное сельское хозяйство, на которое мы равняемся, берет вовсе не размерами полей и пастбищ и не количеством крестьян, а энерговооруженностью, урожайностью и продуктивностью скота. К тому же в исходе сельского населения в города есть и еще одна сторона, о которой вам тоже никогда не поведают всепропальщики, стенающие о раскрестьянивании страны.

Скажите, а вы хотите, чтобы наша экономика, в смысле промышленность, росла быстрее, чем сейчас? Конечно, хотите — об этом оппозиция твердит беспрерывно. А знаете, почему это не происходит с желаемой многим скоростью? Причин много, но среди главных — вовсе не нехватка денег, а то, о чём сторонники «всепропало» говорят меньше всего, — нехватка рабочей силы. Хотите — верьте, хотите — нет, но очень часто завод не строится там, где — по всему — ему положено быть, только из-за того, что некому будет на нем работать. Увы, это факт!

И с этой точки зрения те десять-пятнадцать процентов населения, которые пока еще живут на селе, — надежда на то, что мы и впредь сможем развиваться как промышленная держава. Еще Ломоносов заметил, что если где-то убывает, то где-то прибывает, и только наша оппозиция по-прежнему настаивает, что и рыбку съесть, и на голову сесть очень просто: надо только президента переизбрать.

Между прочим, в таком, в смысле развития промышленности, положении наша страна оказалась не в первый раз. В свое время, когда стало очевидно, что СССР в его тогдашнем состоянии не сможет долго сопротивляться технически более развитому Западу и вопрос индустриализации стал вопросом выживания, власть столкнулась с неразрешимой, казалось бы, проблемой. Можно было — с колоссальным напряжением сил и ценой чуть ли не разорения страны — закупить технологии, пригласить специалистов и построить заводы, но вот где взять столько рабочих?

Городского населения в стране кот наплакал, да и люди это вовсе не склонные к физическому труду: интеллигенция, чиновники, торговцы, люмпены, студенты, мелкие частники-ремесленники и прочий непролетарский элемент.

Основное же население СССР — на селе, причём наиболее активная и образованная его часть, больше всего способная к современному промышленному производству, прекрасно ужилась с советской властью и начала стремительно богатеть. Заставить ее добровольно уйти в города было невозможно — и тогда начались коллективизация и раскулачивание, а следовательно — индустриализация, потому что в города хлынул поток рабочих рук.

Нет, упаси бог, я вовсе не призываю к чему-либо подобному, я только указываю на то, как все непросто устроено...