Замыкая круг

В Багдаде все спокойно

2002 год — еще ничего не предвещает финала. Обычная семья (отец, мать и двое детей) собирается переезжать из Казахстана в Россию, а точнее — в Калининград. Не они первые, не они последние — у нас довольно мощная казахстанская диаспора. Начальный капитал у будущих калининградцев есть: мать Лизы (жены) продает свой домик с участком в пригороде Алма-аты и дает молодым деньги на приобретение жилья. Немного, всего тринадцать тысяч долларов, но все-таки…

На эти деньги семья приобретает недострой в поселке Совхозное — фактически фундамент и стены и начинает достраивать дом и оформлять право собственности. Те, кто занимался таким оформлением, знают, что процесс это долгий и нудный — у семьи Лизы он отбирает практически шесть лет. За это время она успевает родить еще одного ребенка и — вместе с мужем — расширить и достроить дом. Конечно, можно было бы обойтись и без расширения, но супруг выписал с исторической родины своих сестру и родителей, и они временно, пока не обзаведутся своим жильем, поселились рядом с сыном, невесткой и внуками. Да, еще: доверенность на оформление всех документов, выданная Лизе продавцом недостроя, закончилась в 2006 году, а поскольку она в это время находилась в декретном отпуске, то новую доверенность оформили на мужа.

Но все когда-нибудь кончается —  дом достроили, документы дооформили, сделку купли-продажи заключили. Правда, на семейном совете было решено оформить покупку не на Лизу и не на ее мужа, а на его отца: у него были какие-то льготы — и можно было сэкономить на налогах. Впрочем, надо отдать новому собственнику должное: он тут же написал дарственную и передал дом своим сыну и дочери. Правда, невестке сказать об этом забыл: старость — не радость!

И вот тут-то, когда встал вопрос о долгожданной прописке, выяснилось, что Лизе в этом доме места нет: он не является совместно нажитой собственностью, а получен ее мужем в дар, и только он, муж, как единственный собственник, вправе решать, кому здесь жить, а кому нет. А что до Лизиных денег, с которых и начиналась покупка дома, то кто скажет, где прошлогодний снег? Короче, матери предложили оставить своих трех детей и выйти вон — помоек и теплотрасс у нас много, и везде люди живут! Хотя она может уйти и с детьми, если они ей настолько дороги…

Именно так эта история выглядит в изложении судьи Татьяны Т., отказавшей Лизе в признании ее права собственности на часть дома. Впрочем, на самом деле все было не совсем так, как это представила судья в своем решении.

Ряд волшебных изменений милого лица

Восток — дело тонкое, господа! Женская эмансипация там пока в зачаточном состоянии, а жена все еще при муже, а не поодаль. И если женщина к тому же и любит, то это многое объясняет — и рождение третьего ребенка в семье, приехавшей из Средней Азии на голое место, и безусловную веру Лизы в своего мужа и отца ее детей, чтобы он ей ни говорил, и ее согласие на покупку их дома не семьей, а свекром. Замужем — это значит «за мужем»!

А вот о ее муже, к моему стыду — русскому по национальности, мне говорить трудно. Конечно, в последнее время мы утратили многие моральные устои, но все-таки… Этот человек, наверное, радовался рождению дочки, говорил Лизе ласковые слова, строил совместные планы, хвалил ее за заботу о доме и о семье. А заодно задумывал четкий и, увы, сработавший план, как избавиться от этой женщины, но так, чтобы при этом обобрать ее, а если удастся, то и своих детей, лишив их либо жилья и будущего, либо матери. Это «оно» (поскольку не мужик — явно) несколько лет лгало своим родным жене и детям не потому, что влюбилось в другую женщину (что нередко происходит с мужчинами среднего возраста), а просто из жадности…

Ибо если посмотреть на всю цепочку доверенностей и передоверенностей и проанализировать действия Лизиного мужа и его родственников за все эти годы, то становится очевидно: женщину сознательно и умело отводили в сторону, исключая из будущего раздела собственности —  настолько жестко и последовательно все выстроено, так полно учтены и использованы любовь Лизы и ее слепое доверие. И на этом я завершаю разговор о морали и нравственности, потому что журналистская этика не позволяет в печатном тексте употреблять те слова, которых эти люди (муж и его семейка), по моему мнению, заслуживают.

Поговорим лучше о юриспруденции.

Закон — что дышло

Идеальных планов не бывает: сам промашку не допустишь — обстоятельства сложатся как-то не так! В этом деле таким обстоятельством стало то, что в январе 2009 года продавец дома трагически погиб, и с его смертью утратила силу  доверенность, которая была выдана им мужу Лизы. Однако три месяца спустя управление Федеральной регистрационной службы таки регистрирует сделку по продаже злосчастного дома между упомянутым мужем, действующим по упомянутой доверенности от имени погибшего, и его, мужа, отцом. Нет, все по закону: договор купли-продажи подписан отцом и сыном еще при жизни продавца, 1 декабря 2008, а не предоставили они его на регистрацию вовремя потому, что не смогли — отец болел. Правда, медицинских справок, подтверждающих, что несчастный старец четверть года был прикован к постели, нет, но нельзя же совсем не верить людям!

Впрочем, есть и еще кое-что неправильное: договор составлен в простой письменной форме и не заверен у нотариуса, хотя закон категорически требует именно нотариального утверждения таких сделок. Конечно, довольно трудно заверить у нотариуса сделку, в которой человек, выдавший доверенность, умер (а сие обязательно бы всплыло!), но это я так подумал, а учреждение юстиции — нет. Затмение на них нашло… Почему — хотелось бы знать?

Дальше — еще смешней! В суде выяснилось, что хотя закон и признает, что со смертью доверителя доверенность теряет силу, но это только тогда, когда владелец документа не знает о факте смерти. То есть достаточно сказать, что знать не знал и ведать не ведал, — и пользуйся чужим имуществом вкупе с чужими правами хоть всю жизнь. Именно так муж Лизы и поступил. Правда, жена погибшего продавца сказала, что оный муж звонил ей и соболезнования выражал, нашлись и свидетели того, что на сороковины покойного он собирался, но судья Т. стояла на своем: соболезнования выражал, но по какому поводу — не знал! А на сороковинах, видимо, просто не понял, за чью светлую память пьет. Короче, не признала она сделку недействительной! Да и на странное поведение УФРС внимания не обратила, хотя сторона Лизы и пыталась привлечь к этому внимание. Если кто не знает, господа, то у нас в Калининграде это называется правосудием.

Маленькая деталь, на многое проливающая свет: хорошая машинистка печатает 5-6 страниц в час. Судья Т. после ухода в совещательную комнату внимательно изучила дело, подняла законы, которых в тексте решения упомянуто более десяти, подумала, естественно, а потом, за оставшиеся 3—4 минуты, были напечатаны (или написаны) 11 страниц текста (весь поход в совещательную комнату занял у нее ровно 15 минут). Слушайте, у меня только на чтение страницы ее решения, причем механическое, без выражения, ушло три с половиной минуты, а читаю я бегло! Вот где таланты пропадают: госпоже Т. не судить надо, а честь страны на международных конкурсах делопроизводителей защищать — большая польза для России была бы!

Не хочется об этом говорить, но поневоле закрадывается подозрение, что решение было изготовлено заранее, а все судоговорение, обращение «Ваша Честь», прочие судейские мантии и «Встать, суд идет» были только комедией.

Жутко интересно: все вышесказанное свидетельствует о том, о чем я подумал, или о вопиющем непрофессионализме и юридической безграмотности судьи Т.? На всякий случай: это — сугубо мое мнение и даже сомнение. Насколько я понимаю, квалификационная коллегия облсуда думает совсем по-другому.

Эпилог, который должен бы стать прологом

В позорном списке Калининградского судопроизводства — этот случай не самый вопиющий. Но есть в судьбе Лизы и ее детей  еще некоторые обстоятельства, на которые хотелось бы обратить внимание. Если кто не знает, существует национальная программа повышения рождаемости — и в Москве честь и славу поют тем мужественным женщинам, которые в наше нелегкое время дарят стране новых и новых граждан. А еще у нас есть куча безд… извините, профессионалов, призванных охранять интересы детей и помогать матерям, — я имею в виду органы опеки. Послушайте, господа! На ваших глазах троих детей, одному из которых еще и четырех лет нет, выгоняют на улицу, на голодную и холодную смерть, а вы молчите?

Впрочем, не исключено, что я  перегнул палку: возможно, у детей просто отбирают прекрасную  родную мать, выгоняют ее вон, без суда и лишения родительских прав, чисто из жадности и, мягко говоря, непорядочности супруга. Ну, и за что все мы, налогоплательщики, вам, опекатели, деньги платим?

Или еще: не верится мне, что Лизин муж, простой прораб на стройке, продумал и осуществил всю эту многоходовку, столь растянутую во времени и пространстве. Чувствуется за всем этим жесткая рука профессионального юриста, вхожего и в суды, и в органы юстиции. Да и ранг адвоката, яро способствующего уничтожению несчастной матери, тому свидетельство — он довольно известен в соответствующих кругах. Вот я и думаю: а зачем нам адвокатура? Защищать невиновных или разрабатывать для преступников планы преступлений? Если в какой-то профессии деньги не пахнут, то начинает пованивать от самой профессии! Да и от профессионалов тоже.

Ну, и последнее: нет, не замкнут еще круг вокруг обманутой матери, не все так просто, господа! Не хотят работать органы опеки, нет у нас правосудия и законов — найдутся честные и милосердные люди и без них. Судьбой Лизы и ее детей озаботился «Союз матерей» — а этим женщинам палец в рот не клади… Депутаты подключаются — и это тоже не фунт дыма. Может, удастся нам всем миром хоть раз доказать и бессовестным адвокатам, и безграмотной юстиции, и непрофессиональным судьям, что пока еще не все определяется только деньгами или проведенным кое у кого халявным ремонтом.

Ну, очень в это верится!