В третьем материале серии о Роминтской пуще ― самом большом и богатом историей зелёном массиве региона ― Екатерина Смирнова находит в Краснолесье успешную столярную мастерскую и выясняет, почему у местных жителей нет своего леса ни в прямом, ни в переносном смысле.
В гости к Сергею Яковлеву я попала случайно. Местные жители рассказали, что он держит столярную мастерскую, и уже на следующий день мы беседовали с человеком, который одним из первых построил в Краснолесье успешный бизнес.
Сергей и его жена Светлана выросли в Краснолесье. Сейчас семья живёт в Гусеве, а в посёлок приезжает летом, как на дачу. У Яковлевых здесь две трети немецкого дома, унаследованные от бабушки Надежды. Она попала в Краснолесье вместе с первыми переселенцами.
У Сергея Яковлева нетипичная история: вырос в Краснолесье, уехал в город, а потом вернулся, чтобы открыть свою столярную мастерскую.
По сравнению с другими деревенскими домами, у Сергея всё по-городскому. Он сам сделал автономное отопление, провёл водопровод — получилась «дача с удобствами». В комнате ― плазменная панель, есть интернет. Обеденный стол Сергей смастерил из дуба. «Делал где-то с полгода, вот так всегда, сапожник без сапог», ― смеётся жена Светлана.
Краснолесненский дом Яковлевых ожил шесть лет назад. Тогда Сергей бросил автомобильный бизнес и решил делать мебель. Его отец был учителем труда, вёл кружки по столярному мастерству, раньше у каждого жителя посёлка была мебель его работы. Мастерство передалось сыну.
Мастерскую Сергей строил своими руками, теперь у него работают семь человек.
Рядом с домом Сергей построил столярную мастерскую, делает мебель, двери, беседки ― всё из натурального дерева. Сырьё тоже местное, из Калининградской области. После того как Нестеровский лесхоз развалился, краснолесненского дерева не стало, а ведь какой был бы бренд!
Работа в мастерской кипит до самого позднего вечера. Несмотря на кризис, заказов много, в основном мебель идёт в Калининград.
До знакомства с мастером мне казалось, что это будет портрет человека, который вернулся в родной посёлок, чтобы «поднимать деревню». Но когда Сергей рассказывает, как всё начиналось, я ловлю себя на мысли, что в этой истории нет ожидаемой романтики.
Я накопил денег, завёз из Германии оборудование, переманил сюда хорошего мастера из Калининграда. Сейчас у меня работают семь человек, но как такового штата нет: и менеджмент, и бухгалтерия, и поиск заказчиков на мне.
Мастерскую Яковлева знают многие. Несколько лет назад Сергей начал работать для Гусевского краеведческого музея, большие заказы даёт Калининград. Сергей оформляет целые квартиры, делает и двери, и мебель. С логистикой проблема, но бросать Краснолесье не собирается. Мастер улыбается, говорит, что у него сплошное импортозамещение.
― В кризис заказов стало больше, евро вырос, из Литвы, Польши, Италии мебель уже не привезёшь, все пытаются заказать здесь. Получается дешевле, потому что древесина своя, импортная только фурнитура: итальянская, немецкая, польская, китайская. Мебель делаем по индивидуальному «пошиву». Как заказчик скажет, так и будет. В основном спрашивают классику, но недавно появился заказ с современным дизайном, по итальянскому эскизу. Посмотрим, что получится.
После небольшой экскурсии по мастерской, где, несмотря на позднее время, кипит работа, возвращаемся в дом.
Я задаю главный вопрос, чем живёт посёлок сегодня, какие проблемы. Впрочем, ответ мне уже известен: безработица, плохие дороги, много пьют ― стандартный набор для российской деревни. И Сергей только качает головой. Зато когда я спрашиваю, как в Краснолесье жили раньше, мастер с удовольствием делится воспоминаниями.
― Раньше были предприятия, а значит, посёлок был живой. Помню, на день посёлка устраивали чемпионаты по волейболу, играли по пять-шесть команд: от лесхоза, от карьера, команда пожарной бригады, железнодорожников… Представляете, сколько было предприятий? Постоянно какие-то концерты, мероприятия, дети были заняты. Теперь тут живут пенсионеры, а дети и подростки приезжают только на лето. Мы сами с семьёй живём в Гусеве, а как иначе, если школу закрыли? Все, кто ещё может работать, уезжают в Калининград или Гусев.
Сергей переживает за лес и судьбу посёлка, но без патриотического пафоса и лишних слов. «Будем работать», ― говорит он на прощание.
Хозяин угощает меня чаем и польскими бисквитами. На мой немой вопрос Сергей отвечает: «А что тут можно сделать, если Голдап ближе, чем райцентр?» Наш разговор на кухне начинает крепчать и переходит на общероссийские темы: кто виноват и что делать? Я надеюсь, что владелец первой в Краснолесье столярной мастерской поделится со мной рецептом процветания, в конце концов, кого ещё спрашивать, как оживить наши деревни? И Сергей отвечает.
― Развивали бы здесь агротуризм, да ту же деревообработку. Был лесхоз, а при нём склад, там пилили доску и гнали за рубеж. Не старались даже простейшие полуфабрикаты под мебель делать. А теперь и этого нет. Правда, недавно появилась ещё одна столярная мастерская…
― Ну а как тут развить бизнес? Работать некому, продавать некуда: транспортные расходы сумасшедшие...
Сергей подхватывает:
― Всё подорожало: и дерево, и лакокрасочные материалы, инструменты, пилы, наждачка. А почему? Потому что всё импорт, наши ничего хорошего не делают. Плюс транспорт. Я закладываю эти расходы в цену, потому что мастер получает 30%: чем ниже цены, тем ниже зарплата, ― оказывается, несмотря на импортозамещение, кризис ударил и по мастерской Яковлева.
― По-моему, ваше предприятие ― единственное успешное в посёлке. По идее, вы можете рассчитывать на гранты, господдержку…
― Что-то я ни о чём таком не слышал. Кредит бы дешёвый не помешал. Заказов стало много, сроки приходится увеличивать, а как расширяться, если в банк не зайдёшь. Поляки берут кредиты под 4-5%, а мы, чтобы дополнительный станок купить, под 30%, ― в словах Сергея слышится упрёк. Действительно, Польша здесь в нескольких километрах, и как не сравнивать, в каких условиях работает бизнес у них и у нас.
― Вы сказали, что своей краснолесненской древесины нет, хотя вокруг сотни километров пущи. Как так?
― Раньше был лесхоз, и он спокойно мог зарабатывать деньги. Уже после перестройки у нас был первый кооператив «Красный лес», делали мебель и двери, но недавние реформы всё добили. Кому-то нужно было всё развалить, обанкротили лесхоз, и оборудование ушло куда-то за копейки, продавали через приставов. «Камаз» за 300 тысяч продали за 50 тысяч, а с сотрудниками по долгам так и не рассчитались. Я хотел на торгах купить оборудование, а там ничего уже не осталось, вывозили по-тихому, по выходным, чтобы никто не видел. Сушильную камеру вообще ночью увезли. Я забирал на складе бесхозную доску и деньги за неё выдавал своим рабочим, бывшим лесхозовцам, в счёт зарплаты, которую они так и не получили.
― А кто же теперь следит за лесом?
― С этим беда. Вот на карьере делали сплошные вырубки, валили лес, и он лежал бесхозный. Потом приехали серьёзные ребята и вывезли всё лучшее дерево ночью, а оставшееся так штабелями и гниёт. Вообще беспредельщики постоянно рубят.
― Лесное агентство говорит, что санитарные рубки нужны, потому что деревья заражены бактериальной водянкой.
― Придумывают много причин, чтобы рубить лес, то вредителя какого-нибудь найдут, то ещё что-нибудь. Раньше дуб эшелонами вывозили в Литву. Всегда с лесом делали всё неправильно, лишь бы попользоваться, а нам, жителям посёлка, с этого ― ничего. Отсюда уже нечего и не у кого брать, поэтому мы сырьё возим из Гурьевска, Полесска, Краснознаменска. Я считаю, что если колхозник сворует бревно на дрова, то и то он на это больше права имеет, чем высокие чины. Все их знают, но проблемы никому не нужны.
История о рубках леса в природном парке Виштынецкий, которая всплыла накануне выборов губернатора области, полна странных и непонятных деталей. «Куда смотрел лесхоз?» — вопрос риторический. Облупившаяся табличка «Нестеровский лесхоз» на здании в центре Краснолесья ― последнее напоминание о когда-то существовавшем передовом в области и даже в стране предприятии лесной отрасли.
Кто в лесу хозяин
Местные жители о временах Нестеровского лесхоза рассказывают с удовольствием. Тогда работы в Краснолесье было много, в посёлок приезжали специалисты даже из других районов. Для Красного леса, российской части Роминтской пущи, это тоже были золотые времена. Лесхоз был заинтересован в том, чтобы лес существовал: он не только заготавливал и перерабатывал древесину, но и вёл посадки, прочистки, рубки ухода, расчищал дороги.
Роминтская пуща ― это уникальный лес, который отчасти создан руками человека. При Нестеровском лесхозе площадь пущи увеличилась в два раза.
После войны, с 1946 по 1951 годы, треть Роминтской пущи была вырублена. Сосны и ели, которые составляют 50-70% леса, стали сырьём для ЦБК в Советске и в Немане. Но тогда лес сразу пытались восстанавливать. В архивах есть документы о том, что в Роминтскую пущу приглашали специалистов из Ленинграда: знаний о местном климате и о том, как нужно сажать здесь лес, у местных не хватало.
Тогда лесные инженеры пришли к выводу, что самопроизвольное восстановление леса в пуще невозможно. На месте рубок вырастает высокая трава, и молодые культуры погибают. Так в лесхозе появился передовой по тем временам питомник, сил на восстановление не жалели. Десять-пятнадцать лет саженец растили при постоянных прополках и пересадках, затем высаживали в лес и по 2-3 раза в год пололи, следили, чтобы молодое деревце не съели олени. Для этого новые посадки огораживали высоким забором.
При Нестеровском лесхозе площадь пущи увеличилась в два раза: после войны под лес были отведены новые территории, например, на углу между польской и литовской границей, южнее Виштынецкого озера.
Сейчас от тех времён остались одни воспоминания. Передовое предприятие отрасли развалилось после реформы 2007 года. Тогда лесхозы преобразовались в межрайонные структуры, и к Нестеровскому присоединили практически весь восток области. Финансирование уменьшилось, а хозяйственную и надзорную функцию лесхозов разделили.
Раньше одно предприятие и заготавливало лес, и следило за восстановлением экосистемы, то есть лесхоз был кровно заинтересован в существовании и процветании леса. После реформы надзор и лесную охрану отдали региональным органам власти, а вести хозяйство разрешили «арендатору». С этого момента лесхозы наравне с другими юридическими лицами должны были участвовать в аукционах, чтобы получить право на ведение лесохозяйственной деятельности. С государственной монополией покончили одним махом, лесную отрасль либерализовали, правда, создав все условия для «известных схем».
Любое предприятие, которое хочет работать в лесу, должно участвовать в конкурсе на общих основаниях и само назначить аренду: сколько оно готово платить в бюджет за пользование лесом из своих доходов. В обременение организация получает уход за посадками, в том числе лесовосстановление.
Специалисты лесхозов прекрасно знают, какие работы сколько стоят, а значит, именно они на конкурсе с большей вероятностью назовут реальную арендную плату. Но всегда находятся другие, которые обещают властям золотые горы, имея в штате одного лесника, десять менеджеров и уставной капитал в несколько тысяч рублей.
По закону, кто готов дать больше, тот и победил. За счёт чего бизнес может платить высокую аренду, на чём ему сэкономить в лесу? Не проводить лесовосстановление, принять на работу меньше специалистов, завезти тяжёлую технику, чтобы она работала в лесу, как на грядке.
Реформа привела в российские леса арендаторов, которые могут брать огромные территории на 49 лет.
Вот, например, схема, достойная великого комбинатора. Появляется некий арендатор и говорит: давайте построим инновационное предприятие, лесной кластер. Все хлопают в ладоши, мол, валяйте. Арендатор предлагает нарезать в лесу квадраты по 40 метров, а между ними четырёхметровые просеки и пустить там специальные роботы-манипуляторы, которые будут рубить, что нужно, убирать валежник и так далее. Инновации, модернизация, всё красиво. Как вы думаете, что происходит дальше? Правильно, арендатор нарезает просеки, вывозит лес и испаряется на просторах Родины.
Все леса Калининградской области защитные. Они создают благоприятную экологическую среду вокруг населённых пунктов. В таких местах разрешены только рубки ухода и санитарные рубки, а сплошные — запрещены. Какой доход может получить арендатор, чтобы обеспечить работников зарплатой и платить аренду? Защитники реформы говорят, что лес ― это стратегический ресурс, который должен эффективно использоваться. Но Калининградская область — не Сибирь, леса у нас всего 18%, поэтому нужно определиться: туризм или деревозаготовка.
Борьба за парк
Роминтская пуща уникальна: лес на этой территории существовал всегда, на протяжении сотен и тысяч лет. Даже во время активных рубок редкие виды растений и животных находили себе убежище здесь.
Борьба за особый статус Роминтской пущи шла ещё с 90-х годов, когда экологи и общественники при поддержке европейских коллег создавали на этой территории проекты парка. В январе 2012 года постановлением областного правительства №19 парк был создан, 22 га заповедного леса признали особо охраняемой природной территорией, но не все пожелания специалистов были учтены. Например, границы леса и природного парка Виштынецкий не совпадают.
У обычного посетителя при слове «парк» в голове мелькают красивые картинки: благоустроенные места отдыха, ухоженные дороги, указатели, информационный центр с картами и вежливыми улыбчивыми девушками в форме… И действительно, сегодня по дороге на Виштынецкое озеро стоят информационные стенды и указатели, в окрестностях местных посёлков тут и там можно увидеть таблички с запретами: запрещено разводить огонь, мыть машины, рубить деревья и охотиться. Есть маршруты по линии Пугачёво ― Радужное, где находилась императорская охотничья резиденция. Регулярно проводятся международные семинары и круглые столы, работа кипит.
Такие указатели встречают туристов в Красном лесу. С запретами всё понятно, а как найти ближайшие достопримечательности — неясно.
Во время прогулки в Красном лесу я не встретила ни одного указателя. Картами меня снабдили в Виштынецком эколого-историческом музее. В самом лесу связь не ловит, поэтому перспектива свернуть не туда в какой-то момент становится пугающей. Там, где нужно перейти ручей или речку, сооружены деревянные мостки, за которыми по мере сил следят жители окрестных посёлков. В Токаревке, в сотне метров от знаменитого арочного железнодорожного моста высотой 25 метров, посреди поля стоит «парковый указатель». Читаю: запрещено, запрещено, запрещено, о памятнике, который тут за поворотом, ни слова.
Роминтская пуща ― это не просто лес, это бывшая императорская охотничья резиденция. Немцы прокладывали здесь мощёные брусчаткой дороги, строили смотровые вышки и мосты, усадьбы и резиденции, в лесу установлены десятки памятных камней местным лесничим и напоминания об особенно удачных охотах кайзера Вильгельма II. Но человеку, который проехал мимо гостеприимного Виштынецкого экомузея, не встретил по дороге разговорчивых местных жителей и не нашёл перед поездкой карты в интернете, все эти красоты могут и не открыться. В лучшем случае он просто поедет мимо, в худшем — заблудится.
Со мной в Роминтской пуще произошло и первое, и второе. Я искала руины старой усадьбы недалеко от Краснолесья, прошла мимо поворота и заблудилась. Спасла случайная встреча с охотоведом. У нас завязался неожиданно длинный разговор о лесхозе и парке.
― Вы тут не первая теряетесь. Это ещё что! В прошлом году туристы поехали в Радужное по указателям, которые недавно понаставили. И что вы думаете? Их потом всем МЧСом искали. Нашлись, конечно, но нервы всем изрядно потрепали.
Мы идём по хорошо укатанной колее посреди леса.
― А вы знаете, что нам тут, может быть, находиться нельзя? ― спрашивает мой спутник.
― Это почему?
― Про парк слышали? Они теперь нам, местным, будут рассказывать, куда в лесу можно, а куда нельзя. Тут теперь особо охраняемая территория, поэтому они нас обещали штрафовать. Пошёл в лес за грибами или за ягодами? Штраф! Не имеешь права. На машине на родник поехал? Тоже.
― Но если это парк, значит, есть места, куда человеку, действительно, нельзя. Говорят, что у вас тут чёрный аист обитает, он человека боится, может от страха гнездо бросить.
― Хорошо, допустим, есть в лесу заповедные места, куда человеку лучше не соваться. Это я понимаю, мы же тоже не варвары. Зверя надо любить и уважать. Но в администрации парка сами не знают, куда можно, а куда нет. Нам говорят: проезд только по дорогам общего пользования. Мы к ним пришли, покажите, что за дороги. Они нам: карта в интернете есть, мы ничего не знаем. Кто-то из ребят моих знакомых эту карту где-то откопал. Я сам не видел, но говорят, что из посёлка в посёлок есть дороги, которые у них отмечены как служебные, то есть нам по ним ездить нельзя. Это как?
Руины старой мельницы в окрестностях Токаревки. Недалеко знаменитый железнодорожный мост, но обычный турист может об этом только догадываться. Ни табличек, ни указателей поблизости нет.
― Но администрацию парка можно понять. Приезжают отдыхающие, ставят машины в лесу, включают музыку, разводят костёр, шашлычок под коньячок, мусор…
― Что-то я не видел, чтобы такие компании штрафовали. Кто этим заниматься-то будет? Официально в штате 14 человек, из них половина в офисе сидит. А по лесу кто ходить будет, те же рубки незаконные искать?
После выходных на оборудованных местах отдыха скапливается много мусора.
― По идее, в парке рубки запрещены.
― Это только по идее. Арендатор по-прежнему хозяйничает, лес рубят. Но их тоже можно понять. Чтобы за лесом следить, сил и средств нужно очень много. А у кого они сейчас есть? А специалистов где взять? Да вы сами подумайте, кто будет лесом заниматься, кроме государства?
Вот вы дерево срубили и продали, деньги сразу в карман положили, а чтобы лес вырос, сколько нужно времени? Десятилетия! И какой бизнесмен будет столько ждать? Даже если предприятие работает правильно, сажает лес, то дела своих рук оно не увидит. У нас в стране неизвестно, что будет завтра, куда уж тут загадывать на двадцать-тридцать лет вперёд. Поэтому лесом должно ведать государство, это же его земля, его богатство.
Недавно новые указатели установили на популярных туристических маршрутах вокруг озера. Эта территория входит в границы природного парка Виштынецкий.
Местных жителей в лес нужно пускать, а не так, что пошёл по ягоды и штраф плати. Если куда нельзя, так ты объясни людям по-человечески: звери там, птицы там, нельзя. Мы свои, мы тут родились и выросли, мы поймём. А городских пусть шугают, но тоже, с умом. Недавно видел, приехала семья на машине, хотела с палатками на берегу речки остановиться. Они только припарковались, к ним инспектор: нельзя. А куда им деться? Пять километров с маленькими детьми да с палатками идти от ближайшей парковки? И что там с их машинами станет, пока они в лесу будут? О людях тоже надо думать.
― А как с охотой?
― Парк живёт с охоты и со штрафов. Поэтому они и не заинтересованы в том, чтобы с людьми разговаривать, карты показывать, объяснять. Они выдают лицензии, поэтому народ особо не возмущается ― лицензии можно лишиться только так. Вот и вы не пишите, как меня зовут, и фотографировать не надо.
О будущем Роминтской пущи
Что такое природный парк? Это место, где лес используется не как ресурс, а как средство рекреации и просвещения. И функции парка ― это научные исследования, просвещение, сохранение историко-культурного наследия, а не просто отдых на природе под красивыми стендами.
Красочный новый стенд у популярного места отдыха на берегу Виштынецкого озера. Надеемся, что скоро такие появятся по всему лесу.
Более того, парк ― это механизм развития территории, которая сегодня производит смешанное впечатление радости и грусти. Радости, потому что здесь ещё не успели «понастроить», и дух этих мест пока не потерялся. А грусти, потому что на всём лежит какая-то печать запустения: дороги, как будто война закончилась вчера, полупустые магазины и один автобус в сутки. Это сильная заявка на повышение туристической привлекательности, а о местных жителях у нас вообще вспоминать не принято. Получается, что пока Роминтская пуща ― это место для избранных. Во всяком случае, точно для тех, у кого есть автомобиль и навыки выживания в экстремальных условиях.
В идеале, местные жители могли стать союзниками парка: кто-то поработать проводником, кто-то предоставлять гостевые комнаты и питание, потому что иначе эта земля окончательно превратиться в унылое захолустье. Но для этого нужна заинтересованность администрации. На фестиваль «Соседи», который в Краснолесье второй год проводит Виштынецкий эколого-исторический музей, представители от парка всё-таки приехали, хоть и ненадолго. При этом директор литовского парка Виштытис Нериюс Пашкаускас и руководитель польского ландшафтного парка Пущи Роминской Яромир Краевски остались почти до самого вечера.
Конечно, администрация должна вносить ограничения на использование природных ресурсов и доступ на какие-то территории, но логика этих запретов должна быть понятна. Людям нужно объяснять, что и почему запрещено: «У нас есть чёрный аист, который боится людей, особенно в период гнездования. От этого зависит, будет он существовать или нет». Но пока с людьми разговаривает не человек, а государственная машина, ни о каком сотрудничестве не может быть и речи.
Большой крест на окраине Краснолесья провожает отдыхающих. Какое будущее ждёт Роминтскую пущу?
В Роминтской пуще не должно быть границ, как нет границ у великого леса. Не должно быть границ между литовцами, поляками и русскими, между чиновниками, арендаторами и местными жителями, между охотниками, грибниками и туристами. И хочется верить, что для этого уникального места обязательно найдётся счастливый сценарий, независимо от реформ, всеобщего произвола, независимо от «эффективных менеджеров» и равнодушных чиновников. Иначе мы потеряем не просто лес, мы потеряем себя.
